– А череп! Почему на нём череп?

Али улыбнулся и покачал головой:

– Никто этого не знает, кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного… Некоторые считают, что это череп самого Мусы. Некоторые – что это череп грешника, возжелавшего присвоить посох…

– Но ты можешь поклясться, что этот посох держал в руках Моисей?

– Кто ты такой, чужеземец, чтобы я тебе клялся хоть в чём-то?! – теперь в речи проводника слышалось раздражение. – Ты показал нашим старейшинам, что знаешь о великой тайне. Ты попросил сопроводить тебя к этой тайне.

Ты дал нам хорошие деньги. Но я тебе ничего не должен!

– Хорошо. Тогда я забираю эту штуку, и возвращаемся назад. По дороге я разберусь…

Громкий хохот прервал мою речь. Отсмеявшись, проводник покачал головой:

– Ты сошёл с ума, чужеземец. Этот жезл был здесь всегда и пребудет всегда. Он не может принадлежать никому, кроме своего владельца и Аллаха.

– Ноя пришёл сюда, чтобы забрать его!

Лицо проводника на миг исказилось гневом. И тут же сделалось вновь бесстрастным. Он посмотрел сначала на меня, потом на палку с черепом и произнёс:

– Аллах не допустит такого святотатства… Поедем назад, сайед. Ты видел. Ты убедился. Большего уже ты сделать не сможешь: посох оставил здесь сам Муса, и потому отсюда он не уйдёт…

– Ты не понимаешь, Али. Мы заберём этот посох, и если это действительно посох Моисея, мы покажем его всем людям! Люди будут платить большие деньги, чтобы увидеть реликвию…

– Тогда ты оставайся, я уезжаю.

– Али!

Дуло винтовки уставилось в меня своим зрачком. Я вскинул было свою, ну тут же опустил: вернись я без проводника – хашимиты изрежут меня на куски… Пустыня большая и позволяет разминуться с любой опасностью, если только эта опасность не хозяева пустыни, бедуины…

– Делай что хочешь, чужеземец, – мягко, слишком мягко сказал Али, – только выполни одну просьбу. Делай это после того, как я отъеду на фарсангот этого места…

Тон у него такой мягкий, что мне стало ясно: это всё, предел. Дальше только кровь. Но я попытался его удержать:

– Али, я заплачу втрое больше!

– Яне беру денег с сумасшедших…

– В пять раз!

– Прощай.

– Али, не оставляй меня!

Гнев, отчаяние и… облегчение. Вот что испытал я, смотря на удаляющуюся спину своего проводника. Да, облегчение. Если бы меня пытались водить за нос, проводник не сбежал бы сейчас сломя голову, а, подхихикивая, разрешил бы забрать с собой и палку, и череп. Значит, за моей спиной возвышается цель многолетних поисков. И именно это удержало меня от того, чтобы тронуть своего верблюда вслед за Али. Я не сдамся в шаге от величайшей исторической загадки! Или величайшего своего заблуждения…

Всё началось со случайно попавшего в мои руки манускрипта. Произошло это в Каире. В лавочке антиквара я увидел рукопись на совершенно незнакомом языке. Только после выяснилось, что это белейбелен – тайный язык, созданный суфиями. Вернее, одним из них – Фазлаллахом Астарабади. Этот почтенный муж возглавлял секту, называвшуюся «хуруфи» («буквенники»), и был казнён эмиром Миран-шахом, сыном Тимура… Да, у суфиев были серьёзные мотивы создавать свой тайный язык: они попеременно то восходили к подножиям тронов, то бежали, гонимые всеми… Но всего этого я тогда не знал, я покупал рукопись как забавное недоразумение. Знать бы, куда это меня заведёт…

Завело в пустыню. В пески. Верблюд и два бурдюка не очень свежей воды… Ладно, выберусь. И не из таких передряг выходил.

Я слез с верблюда и обошёл посох вокруг. Суковатая палка, впрочем, хорошо отполированная, воткнута прямо в песок. Как не упала, почему не засыпана песком? И этот череп… Естественно, мумифицировавшийся, вон, даже волосы торчат. Хотя по понятиям рациональной науки пески давно должны были очистить его от всякой плоти и отполировать до белизны… Или я ничего не понимаю?