Талант не боится измены,
Но зрительский глаз – не пустяк:
Боюсь не предательства сцены,
А жизнь проживать просто так…
Мы здесь не затем существуем,
Чтоб прошлому плакаться вслед.
Мы ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС торжествуем
В преддверии трудных побед.
ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС – значит навечно, ибо «то, что происходит сейчас – это и есть вечная жизнь», – когда-то утверждал Мераб Мамардашвили и, конечно, должно быть услышано и увидено теперь.
К 75-летию Победы
Ирина Антонова
«Я – наследница Победы…»
Я – наследница Победы.
На ветру сгорают дни.
Никуда я не уеду,
Хоть метлой меня гони.
Все пути приводят к Риму
И в Москву они ведут.
Здесь бывали мы любимы.
Здесь, нам кажется, что ждут.
На горах, на Воробьёвых,
Где запутаны следы,
Кружат бабочками снова
Наши тени у воды.
Век двадцатый, непредвзятый,
Мы на ты с тобой давно,
Промелькнувшее когда-то
Прокрути мне, как в кино.
Дай почувствовать истому,
Где трамвайные пути,
Где ни дерева, ни дома,
Ни дороги не найти.
Лишь в густой траве забвенья
Одуванчиковый пух,
И мои стихотворенья
Месяц май читает вслух.
Анри Маркович
Память
Уже фашисты были в Химках,
Казалось, что Москва падёт…
Но снова в хронике и снимках
Внезапный этот поворот!
Бойцы из корпуса Доватора
Смертельный развязали бой.
В снегу взрывались детонаторы,
Панфиловцы кричали: «Стой!
Не пропущу, фашист проклятый,
Испепелю тебя, сожгу…»
И ополченцы шли с Арбата
Навстречу грозному врагу.
Не торопил событий Жуков.
Бойцы ощерились, как львы.
Победа зарождалась в муках,
На всех путях зияли рвы.
Разгром нацистов под Москвою
Фашизма означал закат.
О, внук, склонись перед героем,
Ведь заслонил тебя солдат!
Николай Иодловский
Отца ужалила война
(триптих)
Памяти отца
Битва за Берлин
Отец мой помнил этот бой,
И как не помнить в жизни нашей,
Он мстил неистовой пальбой
И был для гитлеровцев страшен,
Разил врага и день, и ночь,
Пехоте пробивал дорогу.
Он взводным был, все страхи прочь
И, не надеясь на подмогу,
Кричал: «Огонь!» – и падал враг.
Опять: «Огонь!» – и вновь – победа.
И был совсем подавлен страх…
Как будто стал ему неведом.
Отец мой был богатырём,
Каким-то страшным исполином.
Кругом стрельба, снарядов гром.
Он, как военная машина,
Стал возбудителем огня, —
Три ночи бился и три дня!
И победил, отхлынул враг.
Он удержал победы стяг!.
Привал
С большим трудом был отвоёван дом.
Под ним подвала два, как будто залы.
И ночь пришла израненным зверьком,
А ночевать – начальство приказало.
Спокойнее ночлега не найти,
Должны подвалы эти подойти.
В одном из них – бойцы отца и он,
В соседнем – чей-то автобатальон
И экипаж израненного танка.
Их посетила подлая «болванка»
И все погибли – это был не сон.
И во вторую роковую ночь
Там ночевали только смельчаки,
Что головой своей рискнуть не прочь,
И думали, наверно, чудаки:
Снаряд, мол, избежит повторной встречи,
Ведь это математику калечит.
Но прилетел он всё-таки опять,
Наверно, немец бил прямой наводкой,
В то самое окно, донельзя чётко,
И вновь пришлось ребятам умирать.
И в третью ночь фашист принёс его, —
Но не было в подвале никого.
Бункер
У Геббельского бункера уже,
А пули разжужжались до предела.
Ох, не споткнуться бы на вираже
И уцелеть – желанней нету дела.
В одном из залов, вроде – никого,
А вот, в другом,
Он вдруг услышал: «Алик!»
Отец немедля на пол,
Волшебство,
Что вовремя по имени назвали.
Над головою пули пронеслись,
Противный визг услышал, жив ей Богу.
Товарищ по войне отцу спас жизнь,
Бойцу, к несчастью, прострелили ногу.
Промчалось только нескольких секунд, —
Теперь фашист сражён отцовской пулей.
Незабываем на своём веку
Спасенья крик…
Вот смерть и обманули…
Григорий Егоркин
Этот Май
Ушедшим однополчанам и командирам