Я остановилась в дверях. Вдруг входят Василий Иванович под руку с Федоровой. Меня передернуло. Остановились впереди меня. Подошел Оленин. Василий Иванович [вскоре. – зачеркнуто] повернулся, увидал меня. Постояли они еще немного, все втроем, посмеялись. Василий Иванович стал прощаться с ними. Потом подошел ко мне: «Всего хорошего, Аличка». Взял мои обе руки, потряс сильно, потом вдруг нагнулся и прижался [губами. – зачеркнуто] к руке – долгим беззвучным поцелуем… Я затрепетала вся… Голова закружилась… Еще бы момент, и я не совладала с собой. Но он уже поднял голову, еще раз крепко-крепко стиснул обе руки – и быстро вышел. А я стояла, слабая, бессильная, счастливая, едва удерживаясь на ногах.
Потом увидала на себе любопытные взгляды Полуэктовой и тети Вали227. Это отрезвило… Живо пришла в себя. В это время опять появился в дверях Василий Иванович и Сулер. Сулер спросил: «Не хотите еще спать? Глаза-то уже, наверное, не смотрят?..» Василий Иванович тихонько взял за руку, повернул к свету: «Ну-ка, покажите-ка глаза… Нет, хорошие, чистые…»
Потом он ушел, и больше я его не видала.
Скоро и все разошлись. Мы уходили из театра – последними. Возвращались домой с Кореневой, с Семеновым228. Зашли с Кореневой в церковь, постояли немного. Спать совсем не хотелось. Вспоминался вечер, носился образ дорогой перед глазами, а душа трепетала вся от какого-то непонятного светлого чувства!!
2 января [1907 г.]
Днем сегодня в театре не была – на носу какое-то красное пятно, и физиономия по сему случаю [далеко не привлекательная. – зачеркнуто] ужасная – не хотелось показываться в таком виде.
Пошла прямо на «Бранда».
Шла с большим удовольствием – очень соскучилась по театру – шутка ли, 2 дня не заглядывала; да и Василия Ивановича хотелось страшно повидать.
Я очень люблю 7 картину. Теперь уже Василий Иванович определенно идет ко мне, тянется рукой к моей голове и потом во все время монолога не выпускает ее; а я так тесно-тесно прижимаюсь к нему, обнимаю его руками, и вся душа моя трепещет от какого-то светлого, радостного, [хорошего. – зачеркнуто] чувства…
Василий Иванович последнее время очень часто называет меня Аличкой, а потом поправляется на Алису Георгиевну. Мне кажется, он это делает умышленно. Так у него выходит, по крайней мере.
Братушка [С. С. Киров] провожал меня сегодня домой. Имела глупость сказать ему про Василия Ивановича – теперь раскаиваюсь страшно!
А впрочем – все равно!
Все равно!
3 января [1907 г.]
Сегодня целый день сидела дома. Завтра думаю пойти в театр. А то – скучно.
4 января [1907 г.]. Четверг
Заболела Халютина229, и Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] играет Герд. Ко мне многие приставали сегодня: «Что, прозевали рольку?..»
Но я ничуть не жалею. Играть без одной репетиции – это погубить себя…
Ну а настроение все-таки неважное. Что-то сегодня вечером будет…
Может быть, разгладится.
Ну состояньице! – впору вешаться! Маруська сыграла очень хорошо – все хвалят ее, [говорят «молодчина». — вымарано] поздравляют с успехом. Василий Иванович сказал ей: «Молодчина», – словом – все обстоит как нельзя лучше.
Ну и вот, с одной стороны, зависть разбирает, с другой, и злоба на себя – что завидую; и опять сомненья, проклятья, сомненья относительно своих способностей! [Два слова вымарано.] Потом еще сказал кто-то Вендерович, что я представляюсь влюбленной во Владимира Ивановича [Немировича-Данченко] и Василия Васильевича [Лужского] – ради карьеры. Покоробило это страшно… На душе сделалось скверно, криво, опять зашевелилась мысль о том, чтобы уехать… Пусть успокоятся – докажу, что не нужно мне ничего, ни места в Художественном театре, никого из актеров… Противно все это! Надоело. Очевидно, говорят недоброжелатели и завистники. Так вот… Не нужно мне ничего… Уеду! Авось как-нибудь устроюсь… Пусть я вымотаю все силы, умру – все равно!