Сегодня Вахтанг [Мчеделов] предложил опять начать заниматься… Долго говорили с ним… Опять захотелось работать, опять явились бодрость, подъем… Надолго ли только; в том-то и беда вся, что я, как порох, – то вспыхну ярко, то сразу потухну… [Половина листа оторвана.]
31 [декабря 1906 г.]
Из театра.
Взбудоражена очень… Завтра напишу обо всем подробно… Теперь только одно – хорошо было… очень хорошо… Мне кажется, этот вечер останется каким-то ярким, светлым пятнышком во всей [моей. – вымарано] жизни.
[Половина листа оторвана.]
1 января [1907 г.]
Новый Год.
Буду писать о вчерашнем.
Пришла я на «Горе от ума» в ужасном настроении: дома [уже. – зачеркнуто] успела пореветь… Тяжесть на душе – нестерпимая.
[Фраза вымарана.] Словом, ужасное состояние. Не знала, что с собой сделать, куда себя девать. Перед III актом вышла, как всегда, пораньше, чтобы увидаться с Василием Ивановичем перед выходом. Но он, хотя и видал меня [по всей вероятности. – зачеркнуто] издали, – не подошел, не поздоровался. Стало еще тоскливее… Наконец, во время акта подошел ко мне, спросил, здесь ли, «вместе» ли, – буду встречать Новый Год. Это немного порадовало. Отлегло… Перед IV актом стояла говорила с дядей Сашей223– рассказывала ему, как мне нехорошо, и спрашивала совета – что сделать. Заговорились… Вдруг кто-то тихо дотрагивается до моей руки. Обертываю голову – Василий Иванович – «Аличка, ваш выход…». Посмотрела на его лицо – лицо хорошее, ясное, светлое…
Стало почти совсем легко.
Оставался только страх – за вечер. [Три слова вымарано.]
Но вот наконец и чоканья, и поздравленья.
Сидела за ужином между Братушкой [С. С. Кировым] и Вахтангом [Мчеделовым]. Василий Иванович сидел далеко, по этой же линии, так что его я видала только мельком.
Не могу, однако, сказать, чтобы это сильно печалило. Я была очень интересная, кругом все говорили об этом, восторгались мной, и это нравилось мне, веселило, а на душе было радостно, легко и беззаботно.
Кончился ужин. Начались «комические номера»… Один занятней другого… Давно я так искренно и весело не хохотала!.. Чувствовала себя легкой, бодрой, молодой! Василий Иванович сидел впереди, часто оборачивался на наш столик, и я радовалась [тому. – зачеркнуто], что он [сегодня. – зачеркнуто] видит меня такой интересной, такой хорошенькой! [и что он смотрит на меня. — вымарано.]
В антракте встретились с ним мельком, и то очень неловко – между уборными, он спросил, не скучно ли мне, – и разошлись.
Потом устроили танцы – я стояла в дверях и смотрела, как одна какая-то пара нелепо кружилась по всему фойе. Подошел Василий Иванович. Тихонечко дотронулся до руки и вдруг спрашивает: «Ну что, как себя чувствуете? Ничем не шокированы? Ничего?» Потом вспоминали «номера», заговорили о предыдущих вечеринках. В это время подошла Федорова224: спрашивает, не видели ли ее супруга. Василий Иванович сейчас же предложил свои услуги для поисков и ушел. Я потанцевала немного, потом уселась на соседний столик. Пришел Василий Иванович, подсел к Федоровой. О чем они говорили – не знаю. Слышала мельком, что распинались друг перед другом… И это как-то коробило и было неприятно… Потом я ушла с Кореневой – просить Оленина225 петь… Пел Оленин, пробовали мы составить хор, а он все сидел с ней за столиком и говорил о чем-то…
Ушли в зрительный зал смотреть, как при свете красного софита пьяный Тарасов226 плясал «русскую» с одним из техников.