«Не знаю, удалось бы мне найти Бога в семинарии», – подумал Сантьяго, глядя на восходящее светило.

В своих странствиях он всегда предпочитал следовать по неизведанному пути. И в этой церкви ему еще ни разу не случалось ночевать, хотя в здешних краях он бывал часто. Мир огромен и неисчерпаем, и стоило Сантьяго хоть ненадолго предоставить овцам самим выбирать дорогу, на ней непременно встречалось что-нибудь интересное. Только вот сами они не понимают, что каждый день находят новые пути, что меняются пастбища и времена года: в голове у овец только пропитание.

«Может быть, и мы такие же, – думал пастух. – Ведь я и сам ни разу не подумал о других женщинах с тех пор, как познакомился с дочкой суконщика».

Он взглянул на небо, прикинул – выходило, что он еще до обеда будет в Тарифе. Там надо бы обменять книгу на какую-нибудь другую, потолще, наполнить флягу вином, побриться и постричься, чтобы как следует подготовиться к встрече с дочкой суконщика. О том, что его уже мог опередить какой-нибудь другой пастух, он старался не думать.

«Жизнь тем и интересна, что в ней сны могут стать явью», – думал Сантьяго, поглядывая на нeбo и прибавляя шагу.

Он вспомнил, что в Тарифе живет старуха, которая умеет толковать сны. Вот пусть и расскажет, что значит этот самый сон, приснившийся ему уже дважды.

Старуха провела гостя в заднюю комнату, отделенную от столовой занавесом из разноцветных пластмассовых бус. В комнате стояли стол и два стула, а на стене висело изображение Сердца Христова.

Хозяйка усадила Сантьяго, села напротив и, взяв его за обе руки, для начала вполголоса прочитала молитву.

Похоже, молитва была цыганская. Пастуху часто встречались цыгане – они, хоть и не пасли овец, тоже бродили по свету. А люди говорили, что живут они обманом, что продали душу дьяволу, что воруют детей, и те потом становятся в их таборах невольниками. Сантьяго сам в детстве до смерти боялся, что его украдут цыгане, и теперь, когда старуха взяла его за руки, этот страх вновь в нем проснулся.

«Но ведь здесь – святое Сердце Иисусово», – подумал он, стараясь успокоиться и унять невольную дрожь. Ему не хотелось, чтобы старуха что-нибудь заметила. Для верности он прочитал про себя «Отче наш».

– Очень интересно, – не сводя глаз с линий его руки, пробормотала старуха и вновь погрузилась в молчание.

Юноша еще больше забеспокоился. Дрожь передалась в руки, и он их поспешно отнял.

– Я не за тем пришел, чтобы ты мне гадала по руке, – сказал он, начиная жалеть, что вообще переступил порог этого дома: не лучше ли заплатить, сколько скажут, да и убраться отсюда поскорее. Подумаешь, какой-то сон, который приснился дважды.

– Знаю. Ты пришел, чтобы я растолковала тебе твой сон, – ответила цыганка. – Сны – это язык, на котором говорит с нами Господь. Когда это один из языков мира, с этого языка я еще могу перевести. Но если Господь обращается к тебе на языке твоей души, лишь тебе одному будет понятно сказанное Им. Деньги, впрочем, я все равно с тебя возьму, раз уж ты пришел за советом.

«Похоже, влип», – подумал Сантьяго, но отступать было некуда. Риск для пастуха – привычное дело: то волки нападут на стадо, то засуха случится. Риск и придает соль его жизни.

– Мне дважды снился один и тот же сон, – сказал он. – Будто я пасу своих овец на лугу, и тут появляется ребенок, хочет с ними поиграть. Я не люблю, когда кто-нибудь подходит к моим овцам: они чужих боятся. Только детей они к себе подпускают без боязни – уж не знаю почему. Не понимаю, как это овцы определяют возраст.