Его движения грубые, первобытные, но моё тело отвечает на них. Оно больше не сопротивляется, оно двигается ему навстречу, подчиняясь ритму, который диктует зверь внутри него. Мои стоны становятся громче, пока он не заглушает их своим ртом, впиваясь в мои губы. Его шерсть пахнет мускусом, зверем… а меня этот запах разрывает на осколки.
Жгучее, пугающее наслаждение накрывает меня волной, как будто я утопаю. Это трение по клитору вызывает дрожь. Моё тело сжимается вокруг него, мышцы пульсируют. Оргазм. Нежеланный, резкий, болезненный обжигает все тело огнем. Я кричу и сильно сдавливаю его член судорогами.
Зверь издаёт последний рык, толкается ещё несколько раз и замирает внутри меня. Его тело дрожит, его когти царапают камень рядом с моей головой, и он издаёт глубокий, хриплый стон, когда кончает. Его сперма заливает меня фонтаном изнутри. -LGhrI_A
Мы тяжело дышим, пот смешивается с запахом зверя, и я чувствую, как его сердце бешено колотится в груди. Он отстраняется и глаза смотрят на меня с почти человеческим удивлением и жалостью…Он хрипло шепчет.
– Живая….тем хуже для тебя…
Отступает и я падаю на пол. Окровавленная, измазанная спермой, оскверненная зверем. И, да, живая…
Где-то вдалеке слышна сирена. Клетка открывается, меня выдергивают оттуда чьи-то руки, я все еще дрожу, у меня болят мышцы, промежность, все тело.
– Она его выдержала…наконец-то нашлась!
Глава 4
Боль – это всё, что осталось. Всё, что теперь есть. Всё, чем я стал.
Она вгрызается в кости, струится по венам раскалённым серебром. Ожоги на коже пульсируют, кровоточат, но уже не обжигают. Я привык. Я давно привык.
Я лежу на холодном бетоне, тяжело дышу, разглядываю трещины на потолке. Веки тяжёлые, тело ватное. Глухая, тупая ярость грызёт меня изнутри, но сил нет даже для того, чтобы сжать кулаки.
Какого хуя я ещё жив?
Я должен был сдохнуть.
Сгнить в этой клетке, превратившись в труп, который наконец перестанут использовать, как подопытную крысу. Но я жив.
И каждый день, пока я дышу, они приходят.
Эти твари в белых халатах. Эти ебаные охотники.
Их слова уже не цепляют. Они вонзаются в мозг ржавыми гвоздями, но не задевают. Какой смысл, если я знаю, что услышу одно и то же?
"Ты уникален, Аргеев. Единственный. Последний в своём роде."
"Ты – генная мутация, совершенная эволюция."
"Ты – наше будущее."
Будущее?
Я рву глотку в яростном смехе, но он быстро срывается на кашель. Вкус крови на губах – горячий, металлический. Да пошли они нахер со своим будущим.
Я – их ресурс. Их "материал". Их эксперимент.
Племенной самец, мать их.
Мне бросают в клетку женщин. Раз за разом. Одну за другой.
Твари. Жалкие, напуганные. Они пытаются умолять, плачут, молят о пощаде. Кто-то надеется меня приручить. Думают, что могут меня обхитрить. Развести.
Все они сдохли.
Я рвал их глотки, топил в их же крови, ломал кости, потому что не буду плясать под их дудку. То, что они мне кололи, чтоб у меня стоял и похоть шкалила вызывало во мне зверя.
Я не дам им ни одного ублюдка.
Не дам свою кровь.
И каждый раз, когда я вскрываю ещё одну глотку, ещё один эксперимент идёт по пизде, я вижу, как они злятся. Как они шепчутся. Как обсуждают новую кандидатуру.
И однажды они её приводят.
Эту, блядь, девчонку.
Хрупкую, маленькую, с большими васильковыми глазами, в которых нет паники.
Я не посмотрел на неё сразу. Просто выдохнул сквозь зубы: ещё одна. Очередная. Дайте мне уже кого-то, кто сможет хотя бы убежать.
Но потом… этот запах.
Блядь.
Он врезается в мозг, накрывает туманом, затягивает, как омут.
Она пахнет не так, как те, кого приводили раньше. Не так, как страх. Не так, как смерть.