– Заведующим, – коротко ответил он.

– Правда? – Валеева попыталась сесть. – Как здорово! А мне тут говорят, у меня что-то с анализами, вот, на сохранение положили…

– Да, анализы у вас плохие, – вставила наконец я. – И КТГ плода – пять баллов. Учитывая ухудшение в состоянии как матери, так и ребенка, я настаиваю на экстренном кесаревом сечении.

– Как кесарево? Это точно надо? – Валеева еще крепче обхватила свой живот. – Я боюсь. Рома? Это точно? Посмотри сам!

Во мне стало закипать раздражение. Мало того, что эти двое оказались хорошо знакомы, мало того, что эта Валеева строит Кравицкому глазки, будучи с ребенком в критическом состоянии, так она еще и ставит под сомнение мою компетенцию… Я молча передала Кравицкому ее карту и сжала зубы, чтобы не сказать ничего лишнего. Грубого.

Вот какого черта он поперся со мной на обход?

– Да, я согласен с Кристиной Станиславовной, – услышала вскоре его ответ. – Нужно готовиться к кесареву. У ребенка развивается гипоксия, если не поторопиться, то можно его потерять.

– Так что готовимся к операции, – сказала я медсестре. – Какая операционная свободна?

– Вторая, – ответила та.

– Отлично, скажите, чтобы готовили ее…

– Рома, а разве не ты будешь мне ее делать? – жалобно произнесла Валеева. —

– Но я, вообще-то… – начал Кравицкий.

– Пожалуйста, я хочу, чтобы это был ты! – перебила она испуганно и капризно одновременно.

Кравицкий растерянно посмотрел на меня. Я спокойно выдержала этот взгляд, вопросительно изогнула бровь, ожидая его ответа. Пойдет на поводу у знакомой или нет?

– Хорошо, но я буду только ассистировать Кристине Станиславовне.

– Прекрасно, – отозвалась я прохладным тоном и направилась к двери.

Обычно я не позволяю эмоциям вмешиваться в работу, даже если пациентка по каким-то причинам вызывает неприязнь, стараюсь оставаться беспристрастной и во время операции полностью абстрагируюсь от всего. Но сегодня мне с трудом удавалось справиться с этим пагубным чувством, и все из-за одного человека – Кравицкого. Впрочем, до того, как стало понятно, что они хороши знакомы с Валеевой, я и вовсе не испытывала к ней никакого негатива, напротив, только сочувствие и беспокойство за ее ребенка.

– Все готово, Кристина Станиславовна, – сказала медсестра Катя, заканчивая завязывать у меня на спине одноразовый халат.

Я кивнула ей в знак благодарности, натянула маску на лицо и переступила порог операционной.

Пациентка находилась под эпидуральной анестезией, поэтому продолжала что-то взволнованно лепетать, обращаясь то к медсестре, то к Кравицкому, стоящему около нее.

А ведь я впервые видела его при полном «хирургическом обмундировании»: свое время наши пути так и не пересеклись в операционной. Да и подумать было нельзя, что это вовсе когда-нибудь произойдет.

– А чего это мы сегодня с начальством? – ухмыльнувшись, шепнул мне анестезиолог Гена Левченко. – Решил проверить квалификацию своих подчиненных? У нас экзамен?

– Просто пациентка – его знакомая, – ответила я, ожидая, пока операционная сестра обработает живот роженицы.

– Значит, блат, – кивнул Гена. – Надо было сразу догадаться. Кстати, можешь меня поздравить.

– С чем же? – отозвалась я.

– Я снова холостой. Вчера получил наконец развод. – Уголки голубых глаз Гены весело приподнялись, отражая улыбку, которая была спрятана за хирургической маской. – Можем отметить. Сходим куда-нибудь.

Как ты на это смотришь?

– Я тебя, конечно, поздравляю, Ген, но лучше найди кого-нибудь другого, чтобы разделить свою радость. Я пас.

– То есть ты за меня не рада? – он вопросительно приподнял бровь. – По-моему, когда-то именно этого ты хотела от меня…