– Все как всегда, любит и затрахал уже до полусмерти. Ален, я вообще не высыпаюсь.

– А у меня в данный момент – голяк на базе.

– А тебе нужно, чтобы не голяк? – подала из шезлонга голос Полина. – Мы с Катькой как раз про это и говорили. Это тебе нужно социально – для престижа – или физиологически?

– Ха! Ну вы и вопросы тут обсуждаете, я смотрю. Больше не о чем поговорить, что ли?

– Так это самое важное. Обсуждаем, пропадает ли женское естество при климаксе, или надо просто понять, во что оно перерождается. А если пропадает, то что заполняет образовавшуюся пусто́ту?

– Предлагаю выпить. Солнце палит, а вы философствуете. Лед есть?

– Алена, тебе нужен секс?

– Чего пристала? Лед есть, спрашиваю? Да, нужен, но уже не сам по себе, а в придачу к чему-то еще… К чему-то такому «о-о-очень еще»… Хочешь сказать, что признать, что секс тебе не нужен значит расписаться в поражении?

– В полпинка догнала, – с восхищением сказала Катька.

– Раз о сексе речь, значит, дело идет на поправку. Да, секса уже не так хочется, как в молодости. Об этом молчок. Не расписываться же в бессилии удержать мужика. Никаких индульгенций сергеям-костям-вадимам, лысым козлам с отвисшими животами и отекшими затылками. Менять нас на антилоп с розовыми пятками? Не до-ждут-ся. Дудки! Что, Кать, Юнга небось вспомнила? Кол-лек-тив-ное бес-соз-на-тель-ль-ное. С мягким знаком. Ах, какая тема! А ты помнишь, душа моя, что твой Юнг именно потому разосрался с дружком своим, Фрейдом, что тот считал либидо сексуальной энергией, а Юнг – энергией вообще, то есть психической? Ее главным проявлением, когда она поднимается из бессознательного, Юнг считал фантазию, миф, символический образ. – Алена сделала большой глоток мартини и с какой-то неожиданной злостью надорвала пачку сигарет. – На одних фантазиях и держимся.

– Фантазия – это творчество, а творчество – это бунт, – не заметив Алениного тона и раздражения, связанного с чем-то в той жизни, откуда она прикатила на своей «Ауди», произнесла Полина. – Сколько лет я мечтаю о бунте! Против средневековых представлений о том, что женщина – это лишь ее внешняя оболочка. Против идиотизмов «аллочек» и баб из «Чиприани», кромсающих себе лица, бедра и даже подмышки, а то, дескать, складочки там не девичьи. А теперь и против табу, наложенного обществом на темы климакса, старости, онкологии и секса. Ясно же, что одно вытекает из другого.

– Слушайте! – воскликнула Катька. – Все начинает складываться. Все крайности – с одной стороны, безумие «аллочек», с другой – чудовищные фантомы Полины – от неумения осмыслить метаморфозы собственного организма и как следствие искажения в голове картины мира. От подавления энергии мысли новыми обстоятельствами. Клаус заставил меня наконец прочесть Юнга по-настоящему. Даже цитату припоминаю: «Все великое было сначала фантазией… Фантазия есть непосредственное выражение психической энергии»[2]. У Полины фантазия создать тайное общество женщин! Нормально!

– Как вы не можете взять в толк, что объединение женщин – тайное или не тайное – это единственное, что может всех спасти?! Допустим, у меня клиническая депрессия от того, что я зациклилась на раздумьях. Но так или иначе, у всех женщин после климакса пожизненная депрессия. Клиническая или вялотекущая. С безумием гонки за атрибутикой молодости или с агрессией бесполого существа, озлобленного на весь свет. Женщины должны начать говорить друг с другом. Когда человек говорит о том, что пережил, ему начинаешь доверять. Это нужно не только тем женщинам, которые уже столкнулись с климаксом, приговором общества. В молодых девчонках сидит страх перед утратой своей свежести. Вот в чем идея объединения: помочь женщине управлять свой жизнью в мире, где все, что касается ее жизни, искажено или табуировано. А вы меня не поддерживаете. – Полина опять пригорюнилась. – Иду по пути фантазий одна как могу. Представляю, например, что превратилась в мужчину. Со здоровой простатой, конечно. И вижу впереди пятнадцать лет жизни, брызжущей удовольствиями, потому что мужик в шестьдесят пять – еще орел, если, конечно, у него есть деньги.