– Тебя опять не туда понесло. Я не случайно сказала о «сиськах и письках». Даже медсестра в больнице считает, что это все, крайняк. Если женщина не может рожать детей после климакса и ее нельзя хватать за сиськи, то она – неженщина. Если мужик после операции на простату не может трахаться, то это немужчина.

– Ну да. Он не царь и не орел, она – не объект желания. А я утверждаю, что ничего не утрачивается. Про мужчин не знаю, но женщины и после климакса, и без грудей могут и должны быть и здоровыми, и привлекательными, и сексом заниматься. Тело слушает лишь нас самих, наши мысли, наши желания, поверь мне.

– Да ну тебя, какой тут секс… Слушай, жара спадает. Что мы в комнате сидим, в духоте?

– Я теперь хочу кофе. Тебе сварить?

– Ага. Принесешь на террасу?

Катька вернулась из кухни с двумя чашками nespresso, поставила их на стол, вытащила сигарету из пачки:

– Какой секс? Нормальный, обычный секс. Лерка, конечно, не вполне адекватна, но любовника завела, анестезиолога. Это помимо мужа. Ты грудь решила сразу оттяпать, а она ее резала по кусочкам, как хвост собаки, добавляя силикону, чтобы грудь форму не теряла. Ни на секунду из сексуально пригодного вида не выходила.

– Из товарного состояния…

– Ага. Напоминает безумную Аллочку, но факт остается фактом. Что Аллочка, что Лерка, невзирая ни на климакс, ни на рак, сами видят себя объектом желания и делают себя им!

– У одной крыша уже полностью съехала, а другая успешно движется в том же направлении.

– Да, допустим, они обе – это клиника. Цепляются за женские атрибуты, утрачивая чувство реальности. Ты в отличие от них ищешь ответы или хотя бы схожие переживания других, но не находишь. От невозможности проговорить, понять, как другие с этим управляются, загоняешь себя в депрессию. Значит, будешь говорить со мной, с Аленой, с Кысой, которая сумела пережить климакс, а злоба из нее не лезет, правда?

– Пока я только с тобой могу говорить. Только не о сексе. У меня при мысли о сексе возникают видения каких-то пыток в подвале. Как фильмы ужасов, которые забавно, даже захватывающе смотреть, но не самой в них участвовать. Об этом тоже говорить неприлично, и все тетки под пятьдесят твердят о том, как их трахают мужики и как замечательно припасть к молодому телу.

– Ну не знаю. Мне с Клаусом спать нравится. Просто оргазмы приходят не так часто, как двадцать лет назад. Желание возникает, но не каждую ночь. Но ты права: вслух заявлять о том, что секс не нужен так, как раньше, действительно язык не повернется. Потому что все подумают: «Ну, значит, старая». А я, как и ты, чувствую, что я молодая. Понятно, что либидо – это часть естества, и оно исчезает, а женщины признаются в этом недомолвками. Эта недоговоренность – порождение того же табу.

– Слушай, там машина подъехала, это Алена, наверное, легка на помине, она как раз обещала сегодня заскочить…

Действительно, через минуту на крыльцо взбежала Алена, выпорхнув из своей «Ауди». Как всегда, она выглядела прелестно: светло-коричневая облегающая кожаная юбка, белая рубашка навыпуск, коричневые с желтым туфли на шпильках и огромная кожаная сумка-авоська песочного цвета.

– Черешни привезла нашему пациенту и еще захватила сухого мартини, отметить Катькин приезд, точнее заезд, чтобы не сказать залет, но это несколько об ином. Как ты сегодня, Полин?

– Неплохо. Вчера было скверно, тошнило, а сегодня вы тут, все прекрасно. Сейчас блинов вам напеку.

– С ума сошла! – воскликнула Алена. – Сиди в своем шезлонге и не прыгай, не вздумай у плиты колотиться. Никогда не скажешь, что только апрель, такая жара! Какие блины, мы все на диетах. Кать, как твой Клаус?