Едва балансируя на краю, он всё же попытался сосредоточиться на этом новом ощущении, — вопреки невыносимо горьким воспоминаниям, порывисто толкающим его обратно в пустоту. Через бушующий поток картин прошлого путающиеся мысли прорывались с трудом: «Не зря меня… ажно с того света вытянуло… Видать… помощь нужна. Нельзя… Нельзя… проваливаться… Безответственно…»

Как ни странно, это помогло.

Ожившее вперёд воспоминаний внутреннее естество домового посильнее любого человечьего чувства долга будет. Вот за него-то, как за надёжное литое кольцо, и уцепился невидимый багор, который медленно, но верно, выволок Акакия из пучины беспросветного горя на поверхность.

2. Глава 2. Знакомство с соседом

Приходя в себя, Акакий несколько раз с усилием сделал вдох и выдох, заставляя судорожно сжавшееся сердце биться.

Некоторое время он продолжал уговаривать себя, что предаваться болезненным думам о прошлом недосуг, — пока, наконец, ему не удалось отодвинуть гнетущие воспоминания как можно глубже в дальний угол сознания и худо-бедно восстановить душевное равновесие.

— Нечего раскисать. С настоящим разбираться надобно! — сурово пригвоздил он, окончательно настраиваясь на нужный лад, более присущий домовому.

Деловито-хмурый Акакий вернулся к изучению своего нового обиталища.

Обстановка не радовала. На первый взгляд каменные стены навели Акакия на мысль о пещере: «Погорельцы?». Но, присмотревшись внимательнее, он увидел, что стены не похожи на скальные или песчаные. Необработанные, но прямые, они состояли из больших серых каменных блоков, составленных друг на друга, — таких же, как тот, торчащий из земляного пола, о который он запнулся.

Куча спиленных сухих яблоневых веток в одном углу; в беспорядке прислонённые друг к другу грабли, вилы, лопаты в другом; вдоль длинной стены — множество полок, на которых ровными рядами стоит целое богатство, — больше двух десятков трёхлитровых стеклянных банок, но при этом сильно запылённых и явно давно неиспользовавшихся; рабочий верстак с выдвижными ящиками с инструментами, на котором тут же кучей лежат изрядно поношенные рукавицы; несколько грязных и потрёпанных жизнью вёдер, в беспорядке расставленные то тут, то там; и, наконец, в довершение всей этой неприглядной картины, огромное пятно толстой белёсой плесени на некогда красивом персидском ковре, лежащем прямо здесь же, на земле, в противоположной от двери половине помещения.

— Да что же это такое!

Разглядев это невозможное пятно, он в негодовании всплеснул руками. Неудачно переступил, потерял равновесие и, чуть не свалившись с табурета, неуклюже плюхнулся на сидение, отчего младенец радостно загулил и тоже замахал ручонками.

И в этот момент смешавшийся Акакий вдруг понял главное и самое страшное, а именно, что печи, непременного атрибута любого нормального дома, здесь нет. Рассудительность оставила его, уступив место панике. Спрыгнув с табурета, он потерянно заковылял вдоль стен по кругу, повторяя: «Неужто опять?..» — заглядывая во все углы и щели, словно пытаясь найти случайно незамеченную ранее печь. Находя вместо этого лишь больше признаков запустения и нежилого быта, он всё сильнее погружался в тихое отчаяние. Наконец в изнеможении он сел на пол под верстак и по-стариковски заплакал, вытирая рукавами слезы.

Почувствовав неладное, ребёнок снова захныкал, и Акакий, опять забравшись на стул, вновь принялся укачивать его, шмыгая носом и размышляя о своём невесёлом положении.

Сбоку послышалось:

— Ну, здравствуй, суседко!

— И вам не хворать, — пытаясь незаметно стереть рукавом остатки мокроты на морщинистой щеке и оборачиваясь на голос, недружелюбно буркнул Акакий насупившись. Не переставая покачивать колыбель, он молча исподлобья изучал прибывшего. Дворовых, а это был он, Акакий, как и любой уважающий себя домовой, не любил. «Только этаких гостей мне ещё тут не хватало», — недовольно подумал Акакий.