От неравной борьбы я запыхалась. Задыхалась, хватая воздух ртом, до боли жмурилась, чтобы не зареветь.

Никаких слез! Пусть не думает, что я из-за него… Ни за что!

Под моими ладонями, надрывно сокращаясь, гремело чужое сердце. И сам Хеммери дышал так, будто пробежал десять кругов по полигону для экзаменов, будто ему не все равно.

— Ев…

— Пусти, — глухо промычала ему в грудь, и задержала дыхание чтобы не чувствовать его запах.

Когда он стал таким родным? Зачем я позволила себе привыкнуть?

— Извини за этот идиотский спор, — прохрипел он, — мы спорили еще до того, как знакомились с претендентками. Просто игра больших дураков.

— Просто игра?!

Коул тут же прижал сильнее, не позволив отдалиться.

— Да. Тупая игра. И недостойная. Нам казалось, что это весело.

— Вам до сих пор весело.

— Мне нет. Я не думал, что все так обернется. Не хотел… делать больно.

— Но сделал!

Сейчас точно разревусь.

— Прости меня. Я дураком был, Ев! Сначала поспорил без задней мысли, а потом увлекся, забыв обо всем. Мне нравилось с проходить вместе с тобой испытания, нравилось общаться. Ты мне понравилась!

Понравилась? Надо же, какое красивое слово. Не то что мое уродливое «влюбилась».

Рукавом стираю слезы, которые все-таки потекли по щекам:

— Так сказал бы. Признался, не доводил до крайности, не позволял бы себя целовать на глазах у всех. Или годовых экзаменов в виде приза за мое поступление для тебя было недостаточно? Эр-мобиль в хозяйстве полезнее?

***

Пытаясь вырваться, я случайно зарядила локтем Хеммери прямо под ребра, от чего он сдавленно охнул и дернулся. Надеюсь, ему было хоть на треть так же больно, как и мне. Задушила бы!

— Хочешь я его тебе отдам? Хочешь?!

Вот так просто? Сказал и даже ничего не дрогнуло внутри?

Я почувствовала себя еще более убогой, чем прежде. Для дурочки из Муравейника все эти атрибуты роскоши кажутся недостижимыми, а для парня из Хайса, выросшего в хорошей семье – ерунда, игрушки, которыми можно запросто швыряться.

— Девке своей отдай. Пусть радуется.

— Нет у меня никакой девки!

— Неужели такой популярный парень к третьему курсу не обзавелся армией поклонниц? — я рассмеялась, но смех прозвучал хрипло и надсадно.

Не умела я играть в такие игры, и учиться не хотела.

— При чем тут поклонницы? — он даже не отрицал, что они были.

— Не при чем. Все хорошо. Отпусти меня, Коул. Завтра рано вставать, первый учебный день, надо подготовиться…а не забивать себе голову мыслями где ты и с кем.

— Кажется, кто-то ревнует? — натянуто улыбнулся Коул, пытаясь перевести все в шутку.

Только у меня не было настроения шутить. Горечь затапливала до самых краев:

— Ревную? Ты серьезно? Я, конечно, не такая умная, как аристократы Хайса и порой слишком наивная, но даже мне понятно, что нет смысла ревновать того, для кого ты просто кукла и предмет спора. Так что нет, Коул. Не ревную. Мне просто стыдно, за то, что я сама липла к тебе, в то время как у тебя была девушка. Может, для кого-то это и в порядке вещей, но только не для меня.

— Нет у меня никакой девушки, — прорычал Хеммери и встряхнул так, что у меня зубы клацнули.

— Ну хватит уже! — я все-таки смогла его оттолкнуть. Дыхание сбилось, в горле пульсировало, — Ты меня совсем за идиотку держишь? Я видела вас в комнате. Забыл? Видела, как она тебя за тебя цеплялась…

Меня сейчас стошнит.

— Ах это… — нахмурился Коул.

Вспомнил бедолага.

— Это! Она прохода мне не дает! Скажи ей, что я ни на что не претендую, пусть уже успокоится. Пусть забирает полностью, с потрохами и тебя, и твой вожделенный эр-мобиль. Мне плевать. Главное, чтобы в покое меня оставила.