— Я сошла с ума, — жалобно сказала я, сползая на кухонную табуретку.

— Сумасшедших мы не принимаем! — строго и безапелляционно заявил мне неизвестно откуда взявшийся голос.

Ой! Я подскочила на месте, вскрикнув — уж очень голос напоминал мне бабушкин. Но ведь бабушка умерла, а значит, это… привидение!

— А-а-а-а-а!!!

Я заорала как резаная и закрыла лицо руками.

— Анечка, — слегка укоризненно раздался мягкий, похожий на бабушкин голос. — Глазки открой, не бойся.

Я нехотя разлепила один глаз, потом второй. На столе, свесив ножки вниз, сидела ладная старушка, одетая в многослойную юбку и какие-то сапожки. Плечи ее были укутаны цветастенькой шалью, а у пояса болталась поварешка, несколько больших старомодных ключей, какая-то метелочка и еще куча разных предметов.

Самое удивительное, что лицом она здорово напоминала бабушку. Почти один в один.

— Бабушка? — неуверенно произнесла я. — Это ты?

Та покачала головой:

— Домовушка я, Анечка. Домовая!

Я вытаращилась, глупо заморгав. Нет, конечно, говорят, что домовые бывают, и мама в детстве что-то такое рассказывала, как ей однажды домовенок приснился, но… чтоб разговаривать, вот так, запросто?

— А… А почему вы похожи на мою бабушку? — севшим от волнения голосом спросила я.

— Потому что, — назидательно подняла палец старушка-домовушка, — все домовые со временем становятся похожи на своих хозяев.

— Но ведь бабушка умерла…

— Это да, — вздохнула она. — Но ты ведь и хозяйкой этой квартиры по-настоящему не стала!

— По-настоящему — это как? По документам, что ли? — удивилась я. Мама вроде говорила, что эта квартира достанется мне, но что там оформлено в бумагах — я никогда не интересовалась.

— Да зачем нам ваши документы, — отмахнулась та. — Я тебе толкую, что ты своему дому не хозяйка!

— Как это не хозяйка, раз я здесь живу? — Я скрестила руки на груди.

— Так и квартиранты какие-нибудь живут, которые квартиру снимают. А у тебя, — она махнула рукой, — две комнаты вообще заперты стоят…

— Так там бабушкины вещи! — попыталась возмутиться я.

— Ну и зачем ей вещи-то теперь сдались? — поджала губы домовушка.

— Это память…

— Память? Ты вот припомни-ка бабушку, скажи — что ты о ней помнишь? Ее шифоньер старый, отрезы ситца, хрусталь в стенке…

— Хрусталь я помню! — перебила я. Я действительно помнила эти вазочки и конфетницы, из которых бабушка ни разу не ела, берегла к какому-то очень значимому событию, а еще синие фигурки оленей, которыми я очень хотела поиграть, но мне этого никогда не позволяли. Говорили, разобью.

— Ну, пусть его, хрусталь. А вот это что? — Она ткнула пальцем в клеенку на столе. —Это тоже память?

Клеенка как клеенка. И вообще, удивительно, когда некто с лицом и голосом бабушки пытается меня побранить за клеенку, которую бабушка сама выбрала, постелила и отказывалась заменить. Помню, как мама преподнесла ей на Восьмое марта какую-то нежно-салатовую прямоугольную скатерть-салфетку, а бабушка ее бережно спрятала в шкаф, как она всегда делала с подарками…

И тут мне неожиданно бросилось в глаза, какая же старенькая и вытертая наша клеенка. Вон даже след от ножа, заботливо заклеенный бабушкой с изнанки пластырем. Конечно, давно пора ее сменить, но, но…

— Надо, Анечка, надо, — ласково произнесла домовушка, похлопывая меня по руке мягкой, теплой ладошкой. — Считай, это твое первое домашнее задание.

— Клеенку сменить? — опешила я.

— Надо же с чего-то начинать. Задания у нас каждый день! — пояснила она.

— Каждый день? — подняла бровь я.

Все ясно. Я попала в летающие домохозяйки — мне Светка рассказывала, у них там каждый день куча каких-то заданий. Нет-нет-нет.