Я бы тоже заорала, но… И на вскрытиях бывала не раз, и самой приходилось с трупами работать. Правда, с обычными человеческими, а вот с подобным кошмариком… Да и труп ли это?

— А вы его живым вскрывать будете? — спросила я, быстро опустила глаза и прикинулась деревцем в лесу.

— Что значит живым?! — искренне возмутился анатом. — Этот корбул мёртв уже четыре часа!

— Но у него глазик моргает…

Кто это сказал за моей спиной — не знаю, а вот анатом увидел…

— Глазик? Незачёт девушке во втором ряду! Да, да! Вам! Вы не были на моих лекциях! Иначе знали бы, что глаза корбула живут ещё сутки после его смерти! Да и относятся к его телу весьма не совсем… Все надели фартуки и очки?! Приступаем! Не наткнитесь на хвост или нос корбула! Когда бежать к раковинам будете…

Раковин, кстати, вдоль стен было много. И мне это показалось очень практичным! На занятиях по патанатомии и судебке их было по одной или две на комнату. И в некоторых случаях на группу не хватало…

Сзади раздались удаляющиеся всхлипывания — девушка с незачётом решила уйти. Верно, конечно, поступала, но мне стало обидно, и я тихо бросила через плечо:

— Верните её…

Почему-то я была уверена, что ребята, стоявшие сзади меня всё сделают. Так и вышло. Не прошло и полминуты, как мне тихо доложили:

— Она здесь…

Я повернула голову и поблагодарила:

— Спасибо.

И лишь после этого поняла, что смотрю в светло-карие глаза. Такие же, как над дверью из сна, только с приличной долей страха.

Только вот разглядывать их не было ни времени, ни желания. Я быстро поменялась с всхлипывавшей девицей местами — благо, что она не сопротивлялась, — и тихо сказала в её затылок:

— Не ной. Всё можно поправить…

— Это кто там такой разговорчивый и печальный?! — проорал анатом с другой стороны стола. — Сейчас я вас всех развеселю!

Что-то зажужжало, затрещало, словно разрезаемые кости, и большая часть студентов с той стороны стола ринулась к умывальникам.

— Что?! Понравилось?! — Анатом сатанински захохотал, поднял на уровень лица сложный инструмент, напоминающий очень большие анатомические ножницы, и распорядился: — Изучайте внутренние органы! Один ответ на вопрос — зачёт! Такая вот арифметика! Блюющих тоже касается!

Он обошёл стол, поправил щиток маски на лице и заявил:

— Ваша очередь!

Вонзив ножницы за головой корбула, анатом ловко и быстро сделал длинный разрез до задней ноги и с хрустом отвёл вниз получившийся огромный лоскут.

— А вот так вот!

Девушка впереди меня икнула, а судя по звукам, с нашей стороны студентов тоже убыло. И значительно.

— О! Это ж надо! Не сбежала! — возбудился анатом. — Девушка в соп… В слезах и вне зачёта! Это что за орган?!

Пока он поворачивался, чтобы не промахнуться с указанием, я рискнула прошептать девице в затылок:

— Печень…

И анатом тут же практически подтвердил мою догадку:

— У серого корбула почти всё как у человека! Итак?!

— Печи-и-инь… — всхлипнула она в ответ и втянула голову в плечи.

— Что?! О-о-о… — протянул он на этот раз с удивлением. — Да вы знаток! Отменяю незачёт и даю… Половинку зачёта! А то несправедливо будет! И вы стояли иначе! Я ещё не всю память проп… Потерял! Симпатичная светлая шатенка с конским хвостом на голове, которая раньше стояла впереди! Идите сюда!

Если он пытался меня напугать, то обломался. Я вышла вперёд, сделала несколько шагов к столу и спокойно поправила:

— Может, и хвост, но точно не конский.

— Ух ты! А это что?!

— Кишечник.

— Вот как?! А почему он короткий?!

С той стороны стола на меня большими глазами смотрели Таш и все три мои космонавтки. Вот почему со мной не встали? Я бы подсказать могла… Но любой вопрос требует ответа. Не объяснять же шумному анатому, что его зачёт мне нужен, как гусенице пушистые тапочки зимой?