Но не это убедило меня в произошедшей метаморфозе.
Коса.
Длинная. Густая. С выбившимися местами прядями волос.
Их я обрезала как только мне исполнилось восемнадцать. И больше никогда не отпускала. Это был мой протест. Мой вызов. Доказательство того, что стала взрослой. По крайней мере, я так думала.
- Ну, что теперь скажешь? - ядовито поинтересовался чертенок. - Язык проглотила?
- Очуметь! - только и смогла выдавить из себя, рассеянно глядя по сторонам.
Теперь-то я видела, что все окружающие меня предметы, вещи, обстановка были совершенно иными. От них несло чужеродностью. Диковинностью. Необычностью.
- Да ладно тебе, хорош удивляться. Привыкнешь, - шлепнул меня по попе чертенок.
- Ой,- заверещал, когда я ухватила его за ухо. Это был неосознанный жест. Всегда действенный.
- Еще раз сделаешь нечто подобное — откручу. Понял? - произнесла суровым тоном, как обычно отчитывала Антошку, когда тот не просто шалил, а выходил за рамки дозволенного.
За ухо я всегда брала осторожно, не дергала и не выкручивала, но вкупе со словами угроза действовала безотказно.
Подействовала и в этом случае.
- Клянусь, больше не буду! - верещал зелененький.
- Говори, где я оказалась?
2. Глава 1
Некоторое время назад
Мысленный толчок.
И я опять вылетаю из сна. А ведь снилось что-то приятное. Можно сказать, что расчудесное.
Юность. Самое лучшее время, какое может быть у девушки. Я босоногая бегу по лужам, держа в одной руке туфельки, а другой сжимая букетик цветов. Домашних. Настоящих. Выращенных на клумбе у дома. И сорванных коварной рукой моего ухажера.
Так приятно вернуться в то время. Легкое и беззаботное. Хотя бы во снах.
Но нет. И этого меня лишили.
Разбудили.
Кто?
Я не знаю.
Возможно, моя шизофрения. Даже ее имя озвучиваю легко и просто, ибо смирилась. Приняла. Почти сроднилась.
- Привет, подружка, - поздоровалась.
Это случается каждую ночь. Или утро. Как кому проще называть время без двадцати шесть.
Я просыпаюсь.
Потому что на меня смотрят. Я не вижу кто. Я не знаю кто. Но я чувствую взгляд. Это ощущение не перепутать ни с чем иным. Оно как удар поддых. Быстрый. Острый. Жалящий. Словно прокол тонкой шпагой.
Спустя несколько мгновений он тяжелеет. Наливается смыслом. Будто обволакивает с ног до головы. И не покидает до того момента как я уйду в другую комнату. И как правило это кухня. На которой я готовлю завтрак Антошке.
Антошка это мое солнышко. Мой свет в окошке. Моя радость. Мой сыночек. Человечек, которого я люблю больше всего на свете. За которого готова отдать жизнь и все что у меня есть.
Когда я его так называю, он дергает плечиком и начинает сопеть.
Как же так, ведь он уже взрослый, почти десять лет, а мама его называет Солнышко. Разве так можно?
А для мамы все можно. Ведь она мама. Женщина, которая выносила и родила. Которая не спала ночами, прислушиваясь к дыханию. Гадала, а все ли в порядке. Наелся ли? Не хочет ли пить? Удобно ли лежать, подложив ладошку под щечку?
У мамы есть право, дарованное ей свыше. Право дарить жизнь.
И поэтому она может все: называть Солнышком, теребить по вихрастой макушке. Обнять на короткий миг, прижав к себе крепко-крепко. И даже самое страшное, что может выдержать мальчишечья гордость — поцеловать при людях. Ведь поцелуи, по мнению подрастающего мужчины, это «фи», телячьи нежности, а они только для девчонок.
А Антошка, он не девчонка, он мамина опора, помощник и будущий добытчик.
А пока он еще не совсем дорос до момента, когда из мальчика превратится в мужчину, мама встает пораньше, чтобы приготовить ему оладьи.