- Идите в комнаты, - медленно и едва ли не с отвращением, сказал лорд ректор. - Маркус, придёшь ко мне завтра после завтрака, занятия никто не отменял. Доминика, за тобой зайдет мастер Дюваль. Разговор ещё не закончен. Вы оба разочаровали меня. Сомневаюсь, что мое отношение может стать прежним.

Мы ушли, раздавленные его словами. Дядя Джейсон много значил для всех нас. Папа был единственным другом барона Шадрэ, и семью Борнэ лорд ректор считал едва ли не своей собственной.

В комнате я завалилась на кровать и не пошла ни на обед, ни на ужин. Нужно выплакать последние слезы именно сегодня, больше не будет шанса. И я выла, вцепившись в подушку. Специально накручивала себя, чтобы сделать больнее. Семья отказывается от меня. Лорд Джейсон выкидывает из академии. Братья больше не разговаривают.

От слез горели глаза, от всхлипов началась икота. Наволочка промокла насквозь. В какой-то момент отчаяния и самобичевания я даже стукнула кулачком по деревянной раме кровати, содрав тонкую кожу на пальцах.

Истерика утихла, оставив после себя опустошенность и нервную дрожь. Я стянула наволочку, разделась и вместе с ней залезла в душ. Вода хлынула сама - горячая, тугая, выжигающая боль из груди и отчаяние из головы.

Переступила порог я словно другим человеком. Медленно разложила ткань на горячих камнях, нашла новую наволочку и перестелила постель. Чувство вины, утром достигшее апогея, сейчас притупилось, съежилось.

"Это моя жизнь. Мой выбор и моя ответственность".

Уснула я рано. Кажется, кто-то стучал в комнату, звал меня, но сонная апатия не выпускала из объятий, опуская все глубже и глубже в темные глубины. Там, где я не одна, где близкие поддержали мой выбор, где я нашла свое собственное место в жизни.

5. Глава четвертая.

Раздеваться я начала, едва закрыв за собой дверь. Руки не слушались. Такое ощущение, что мастер Кросс нажал на какие-то скрытые точки, отключающие мышцы. Чтобы снять нагрудник у меня ушло в три раза больше времени, чем обычно. Бинты и одежда остались лежать на полу бесформенной кучей - сейчас у меня не было сил убрать вещи. Сначала горячий душ.

В очередной раз вспомнила свою ванную дома - изящную керамическую чашу на золотистых ножках. Сделанную на заказ - специально под мой рост. И мои любимые наборы для ванны - пена, соль, жидкое мыло - все с душистыми ягодными запахами, с добавлением нежного крема и масла.

Реальность радовала лишь наличием горячей воды. Мыло здесь тоже было - коричневая густая субстанция, от которой мои короткие волосы стали жёсткими и сухими. Но, стоя под тугими струями обжигающей воды, я испытывала такое блаженство, от которого подкашивались ноги, и с губ срывались счастливые стоны. Зажатые мышцы расслаблялись, усталость уходила из тела и вместе с водой исчезала в узком отверстии слива. Я вспенила коричневую субстанцию в ладонях и, с сожалением отступив от потока воды, быстро намылила все тело. Взбила пену в волосах и шагнула обратно под горячие струи.

Из душа я выходила уже в боевом настроении. Подумаешь трехчасовая тренировка! Поем, отосплюсь и буду как новенькая!

Я привычно застирала бинты, трусики, и пропахшую потом тунику для тренировок. Остальное сложила аккуратной стопкой. С лёгким чувством вины посмотрела на лужицы воды, оставшиеся на каменном полу после купания, но решила, что у меня найдутся более важные дела, а вода и сама высохнет.

Мама появилась, когда я уже села за стол и со вздохом открыла записи мастера Дюваля.

- Доминика! - позвала она, и я развернулась к ней так резко, что едва не свалилась со стула. В голосе мамы, да и на родном лице, отразились совершенно разные эмоции - яркое облегчение, тихая радость и бессильная злость.