— Нервы и плюс побочный эффект, когда стресс коньяком лечишь, утренний похмельный мандраж называется, — не удержалась и съязвила я.

— Андрей, не надо, потом, — отец наклонился, чтобы поднять с пола осколки чашки, но мачеха его остановила. — Лиза, присядь, пожалуйста, и прошу, выслушай нас до конца.

— Только давайте без долгих предисловий, сразу к делу. А то я себе уже такое напридумывала, — обтерев влажные ладошки об джинсы, выполнила просьбу Софии и заняла стул.

— Шесть лет назад мы тебя обманули, — первым почему-то начал отец. — Это было не простым решением, но на тот момент единственно верным.

— Глеб не обкрадывал фирму?! — предположение не просто так слетело у меня с языка, после исчезновения Громова именно об этом я днями и ночами, заливая подушку слезами, молила всевышнего.

— Нет, — София качнула головой. — Он мошенник и вор. Тут дело в другом, после того как обнаружились хищения со счетов фирмы, и Громову предъявили обвинения, мы тебе сказали, что он сбежал, но это не так. Глеб нанял адвоката и изо всех сил боролся, чтобы доказать свою невиновность. Разумеется, он проиграл. В прокуратуре всё-таки не идиоты работают. Факты — упрямая вещь, ему дали срок, восемь лет. Андрей, сколько он в действительности отсидел?

— Три года, — отозвался отец. — Что касается финансов, Глеб гений, грамотно по всему миру деньги гонял, и впоследствии их след потерялся. Так что у него было чем заплатить за условно-досрочное.

— Лизонька, ты как? — взволновано, поинтересовалась мачеха. — Может воды дать, ты так побледнела?

Подняла взгляд на Софию, но её лица почему-то практически не вижу, всё размыто, как будто только что вынырнула из-под воды.

— Дай мне лучше тяжёлым по голове, если это сон – проснусь.

— Лиза, ну не реагируй ты так.

Шесть лет назад именно бегство Глеба ударило по мне больнее всего, и это же послужило главным доказательством его вины, а теперь выясняется, что никуда он не исчезал, отрицал обвинения, боролся…

Если мне сказали, что Громов, прихватив деньги, скрылся из страны, как ему объяснили, что я не прихожу? Ведь у него наверняка возникал этот вопрос.

— Папа, а когда шло следствие или на суде, ты с Глебом встречался?

— Да, пару раз.

— Он спрашивал обо мне?

— Лиза, ты ни туда ведёшь разговор.

— Спрашивал или нет?!

— Спрашивал, — вместо отца, ответила София. — Требовал с тобой свидания, очень настойчиво. Как нам объяснил обвинитель, чтобы использовать тебя как рычаг давления. Поэтому мы по совету адвоката, передали ему от твоего имени письмо, где ….

— Что мать твою вы сделали?! — схватившись за голову, во всё горло взвыла я. — Что вы там написали?!

— То, что ты и должна была ему сказать, если бы оценивала ситуацию никак по уши влюблённая девятнадцатилетняя девчонка, а взрослый трезвомыслящий человек, — процедил сквозь зубы родитель.

— Конкретно текст?! — прошипела я и уставилась на Софию, от неё в отличие от отца можно рассчитывать на откровенность и правду.

— Записку я своей рукой составляла, чтобы подчерк был женским, но времени прошло немало, поэтому не гарантирую, что повторю слово в слово, но смысл передам. Написала, что ты в Глебе разочарована, что он непорядочный человек, что ваши отношения были фатальной ошибкой, и ты о них горько сожалеешь. Также настаивала, чтобы он никогда не искал встреч и никаким способом не пытался с тобой связаться, а ещё, если в нём осталась хоть капля совести, чтобы признал вину и вернул деньги.

София говорила, а у меня перед глазами стояла картина, как Громов в окружении обшарпанных стен камеры, сидя на панцирной койке, разворачивает злосчастную бумагу, читает строки якобы от меня, бледнеет, хмурится, нервно трёт лоб, вгрызается взглядом в каждую ядовитую букву, а затем сминает листок и отшвыривает в угол эту мерзость.