– Угу. – Костя присел на край дивана, отбросил плед и без всяких вопросов задрал футболку. Я собралась, было, возмутиться, но не оказалось сил. Прохладные пальцы прошлись по моим ребрам и по всему покрытому лилово-черными синяками и кровоподтеками телу. От Кости пахло тонким и свежим запахом со вкусом подобранной туалетной воды. Осмотрев так же и мою многострадальную голову, Костя накрыл меня пледом и повернулся к Вове, все еще стоявшему в дверном проеме с ножом и морковкой.

– Все кости целы, но есть сильные ушибы, нос сломан, сотрясение мозга. Температуру мерили?

– Тридцать восемь и четыре.

– Понятно. – Костя вышел в коридор, извлек из кармана пальто мобильник, вернулся в комнату и сел в кресло. Набрав номер, он сказал: – Папа? Ты сегодня у себя принимаешь или в клинике? У себя? Пап, тут такое дело, подругу Володи Колоскова, помнишь Колоскова? Да, он самый, так вот его подругу вчера сильно избили, посмотришь? Да, я на машине. Ну… – он посмотрел на часы, – со скидкой на пробки, минут через сорок. Ага, едем.

Костя отключил телефон и поднялся из кресла.

– Володь, собирайтесь, я вас в машине жду.

– Пять минут! – Вовка бросил нож с морковкой на столик. Затем вытащил из шкафа толстый свитер, осторожно натянул его на меня, зашнуровал на моих ногах ботинки, оделся сам и, закутав меня в свой необъятный пуховик, на руках вынес на улицу.

У подъезда стояла роскошная темно-синяя «Вольво». Володя устроил меня на заднем сидении, сам уселся впереди. Включив обогрев, Костя приоткрыл окно, и они оба закурили. Не в силах держать себя в вертикальном положении, я сделала из пуховика подушку и прилегла. Мы выехали со двора, и Костя включил тихую классическую музыку. Вовка вполголоса делился с ним своим мнением насчет «козлодоев, избивших Леру» и планами на ближайшее будущее вышеупомянутых козлодоев.

– Ничего ты не сделаешь, Володя, – спокойно сказал Костя. – Найти их будет очень трудно, может даже невозможно. По закону посадить вряд ли получится, откупятся или же с Лерой что-нибудь сделают, а самому бригаду нанимать…

– Так что же, пусть все так остается? Они же изуродовали Лерку ни за что ни про что!

Костя промолчал. Я тоже ничего не говорила, понимая, что он прав. От осознания этой правоты, от полного бессилия перед ублюдками, уверенными в своей безнаказанности, затрясло и залихорадило еще больше, но не от температуры, а от злости, граничащей с ненавистью – с абсолютно незнакомым и несвойственным мне чувством.

Проживал Костя Калугин в старинном четырехэтажном доме. В вестибюле дежурил охранник. Володя на руках внес меня в лифт, и мы поднялись на последний этаж. На единственной металлической двери с домофоном и видеокамерой камерой была привинчена табличка: «Калугин Николай Николаевич» и больше ничего, никакого номера квартиры. Костя открыл дверь своим ключом, и мы вошли в огромный холл с кожаным диваном и креслами.

– Папа!

– Да! – раздался откуда-то голос. – Проходите в зал, я сейчас!

Володя разулся и пошел вслед за Костей, держа меня на руках. В зале мне сразу же бросился в глаза камин в полстены, потом уже я увидела висящий на стене плоский черный экран домашнего кинотеатра и резные напольные часы под потолок. Зал освещался неизвестно откуда льющимся лиловым сиянием. На темно-красном диване лежало штук пять пультов дистанционного управления, Костя взял один из них, пощелкал кнопками и потолок вспыхнул нормальным верхним светом.

– Располагайтесь, – кивнул Костя, – я сейчас.

Пока он отсутствовал, Володя присел на диван, а меня устроил у себя на коленях.