– Садись, садись скорее, – он убрал с переднего сидения газеты. – Господи, дочка, кто ж тебя так…

Я упала на сидение и захлопнула дверь.

– Давай в больницу тебя отвезу, – сказал мужчина, увеличивая скорость.

– Нет, не надо.

– Что ж стряслось, дочка? – одной рукой он вытряхнул из пачки Яву и закурил.

– Да так, – неопределенно ответила я.

– Открой бардачок, там салфетки есть, – он вытащил откуда-то из-под сидения пластиковую бутылку с водой. – На, возьми.

– Спасибо, – сделав пару глотков, я смочила салфетку и, глядя в мутное зеркальце, принялась осторожно стирать с лица запекшуюся кровь. Выглядела я не просто ужасно, выглядела я чудовищно.

– Креста на негодяях нет, – пробормотал водитель, стряхивая пепел прямо на пол. – За что ж тебя так?

– Да ни за что! – в сердцах ответила я, выбрасывая в окно использованную салфетку и смачивая следующую. – Перепутали с другим человеком!

– Боже ж ты мой! – воскликнул мужчина и прикурил вторую сигарету.

– Можно и мне?

– Конечно, конечно. – Он протянул мне пачку и коробок спичек. Я прикурила, резкий дым ворвался в легкие, я зашлась надсадным кашлем. Острая боль пронзила правый бок, и я подумала, что у меня, должно быть, сломано ребро. Откашлявшись и выпив еще воды, я стала курить маленькими, короткими затяжками.

– Скажите, – выдавила я, наконец, восстановив дыхание, – что это за дорога?

– Ленинградское шоссе.

– Трасса Е—95, – пробормотала я, вспомнив песню Кинчева.

– Она самая. Давай все же в больницу отвезу, а?

– Нет, не надо.

– А куда?

– Знаете метро «Водный стадион»?

– Конечно, туда отвезти?

– Да.

– Живешь там?

– Да, – соврала я.

Согретая включенной на всю катушку печкой, я погрузилась в подобие вязкой дремы и очнулась только тогда, когда мы подъезжали к Водному стадиону.

– Куда здесь? – спросил мужчина.

Я объяснила дорогу, назвала улицу, но не стала говорить номер дома, наоборот, попросила остановить раньше, чем требовалось.

– Ну, счастливо тебе, дочка, – сказал мой безымянный шофер.

– И вам того же. – Я выбралась из салона и завернула в первый попавшийся подъезд.

Когда машина уехала я вышла на улицу и, обняв саму себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, быстро, как могла, побежала к замызганной пятиэтажке. Время было поздним, светилось от силы три окна, включая Вовкино. Володя Колосков был моим старинным другом, можно сказать братом, знакомы мы были больше десяти лет. До того, как я переехала, мы жили в соседних дворах…

Отдыхая на каждой ступеньке, я вскарабкалась на третий этаж, перевела дух и позвонила в дверь. Долго не открывали, я позвонила еще и еще раз. Вовка наверняка был не один, но мне в тот момент не было мучительно стыдно за свое вторжение в личную жизнь Колоскова. Наконец за дверью послышались шаги, и недовольный Вовкин голос произнес:

– Кто там?

– Это я, Лера.

Дверь приоткрылась и показалась всклокоченная голова.

– Ле… – начал он и увидел мое лицо. На симпатичной Вовкиной физиономии отразилась небывалая гамма чувств.

– Можно войти? – я держалась за дверной косяк, едва не падая на пол. Володька вышел из состояния ступора, подставил мне свое плечо, обнял за талию и втащил в коридор, потом поднял на руки, отнес в зал и усадил на диван.

– Лерик, я сейчас, – сказал он, продолжая смотреть на меня с такой растерянностью, будто не верил в то, что это я. Потом он вышел и закрыл за собой дверь. Вскоре из спальни послышался его голос:

– Наташ, ты извини, так получилось, ко мне сейчас мама… с папой приехали, так что это…

Что ему ответила Наташа, я не расслышала, но минут через пять разъяренно хлопнула входная дверь. Вернулся Вовка, на ходу натягивая футболку.