– Ты, Северова, меня совсем в тупик загоняешь! – весело отвечал ей собеседник.
Я улыбнулась Карпову, мол, да, вот такая у меня подруга, а что?
– Напишу ей смс, чтоб закруглялась, а то начнёт сейчас всех лечить, так до утра здесь просижу, – пробурчала я, доставая телефон. И пояснила: – Я сюда не хотела приходить. Оля уговорила.
Женя не уходил. Он наблюдал за мной словно невзначай, из-под полуопущенных ресниц, и я временами косо смотрела на него, проверяя, не отвлёкся ли. Нет, не отвлёкся. Светло-серые глаза, которые сегодня не показались мне ничуть глупыми, смотрели на меня, хоть и не прямо, не в упор.
Набрав сообщение Оле, чтоб закруглялась, я поудобнее уселась на подоконнике, не зная, как дальше вести себя с Карповым. С ним было сложно хотя бы потому, что мы никогда вот так не сидели рядом, не разговаривали, не рассматривали друг друга столь внимательно…
А я ему ещё и улыбнулась – совсем уже расслабилась!
Что, если со школьными годами улетучилось всё, что тогда было? Вон, как мило пообщалась сегодня с Ваней! Может, и с Карповым тоже будет так? Мы сейчас поговорим, как старые приятели, посмеемся над прошлыми обидами и разойдёмся, как и прежде, по своим дорогам?
Эта мысль пугала меня, и потому я молчала. Не хочу так! Хочу, чтобы Карпов остался моим школьным непрощённым неприятелем! Он, можно сказать, дорог мне именно таким!
Почему молчал Карпов, я не знала, но, быть может, он тоже боялся сейчас разрушить что-то важное, что делало нас – нами.
– Часто вспоминаешь школу? – спросил он у меня как-то просто, словно не спрашивал что-то личное, а так, вёл дежурную беседу о погоде.
– Никогда, – ответила я почти правду. – Некогда и незачем. Да и что вспоминать-то? У меня жизнь в школьные годы школой не ограничивалась – есть что вспомнить и без неё.
Это было правдой. Школа – чисто необходимость, не более того. У меня была дача с классными друзьями, была художественная школа, где царило веселье, были друзья во дворе, которые учились в другой школе, но это не мешало им общаться со мной.
Так что школа для меня не была центром вселенной, как для многих. И потому она ассоциировалась с Олей Северовой, Ваней и, конечно, с ним, с этим невыносимым парнишкой, что сейчас смотрел на меня и пытался поддерживать разговор.
– А я часто, – ответил Женя, словно я спрашивала «А ты?».
– Это понятно, – усмехнулась я. – У тебя всё было тут: и друзья, и девушки, и учителя любимые – есть, что вспоминать! А у меня – только ты, а тебя и вспоминать не очень-то хотелось…
Это вырвалось само. Я не заметила и не сразу поняла, как рядом с Карповым у меня включился привычный режим общения с ним – пытаться поддеть первой, пока он не сделал тоже самое.
– Извини, – тут же попросила прощения я.
– Да ладно, Ворона, я и не рассчитывал, что ты меня тепло вспоминаешь, – улыбнулся он. – Хотя, признаюсь, не хватало мне тебя на первом курсе, скучно прям было на парах сидеть. А потом ничего – привык.
Если это было откровение, то какое-то странное, потому что я не очень поняла, как на него реагировать. Наверно, просто Женя был из тех, кто тепло вспоминает всё, что уже не вернуть. Как Вера Васильевна, как Ванька… Но не как я! Я помнила, что моя школьная жизнь могла быть столь же прекрасной, как и университетская, если бы не Карпов. Я довольно обаятельный человек, меня любят преподы… И учителя могли бы любить, если постоянно не заставали бы меня за каким-то не женским делом вроде битья Карпова учебником по голове или криков: «Женька, я тебя ненавижу!»
Мы снова замолкли, поскольку разговор не клеился совершенно.