Должно быть, у Елизаветы на лице отразилось такое отчаяние, что в душе у Лещинского пробудилось нечто похожее на сочувствие.

– Поверьте, ничего личного! – сказал он. – Подобная участь коснулась бы любого адвоката, назначенного мне в защиту. Я доверяю только себе, а в вопросах, затрагивающих мою собственную жизнь, я особенно щепетилен. Это ведь естественно, верно?

– Но почему вы не доверяете мне? – воскликнула Дубровская. – Ведь у меня тоже были хорошие результаты!

– Милочка моя! – повторил Лещинский свое дурацкое обращение. – Я не хочу вас оскорблять, сравнивая ваши достижения со своими. Кто вы и кто я? Оставим все, как есть.

– Как вам будет угодно, – сухо произнесла Лиза.

– Ну вот и отлично! – улыбнулся Лещинский. – Ну а теперь, коли уж вас назначили моим адвокатом, будьте добры, позовите этого бездельника Карасева. Я думаю, он устал уже слоняться по коридору…

Карасев сиял, как начищенный пятак, и у Елизаветы появилось опасение, не подслушивал ли доблестный сыщик их разговор.

– Ну, как, согласовали позицию? – спросил он, улыбаясь.

– Да, мы утрясли с Елизаветой Германовной все необходимые моменты, – сказал Лещинский, поглядывая на Лизу.

– Это хорошо, что вы так быстро нашли общий язык, – неискренне порадовался за них следователь, присаживаясь за стол. – Итак, вы признаете предъявленное вам обвинение?

– В убийстве и изнасиловании? – скривил губы адвокат. – Помилуй вас боже. Конечно, нет!

Следователь записал ответ в протокол и опять поднял голову.

– Вы собираетесь давать показания или будете молчать, как рыба? Впрочем, это позволяет вам наша Конституция.

– Невиновному человеку молчать незачем, – парировал Лещинский. – Я собираюсь дать показания и прошу вас записать их в протокол как можно ближе к оригиналу. Если вы помните, я сам адвокат и буду пресекать все возможные попытки увести следствие в сторону. Поэтому настройтесь на серьезную работу!

– До чего все стали агрессивными! – помотал головой следователь и, взглянув на Лизу, со значением добавил: – Нелегко вам придется с этаким-то подзащитным. Я уже вспотел.

Дубровская оставила реплику без ответа. Между тем допрос начался…

– Марину Гуляеву я знаю около года, – вел повествование Лещинский. – Это была милая девочка, секретарь одного из судов. У нас были близкие, но ни к чему не обязывающие отношения. Мы обсуждали последние юридические новости, иногда сплетничали об общих знакомых…

– Лежа в одной постели? – продолжил логическую цепочку следователь.

Лещинский посмотрел на него презрительно.

– Оставьте свои издевки при себе, – сказал он решительно. – Всем известно, что я – мужчина холостой, точнее, разведенный. Стало быть, я не нарушал супружескую верность. Марина – девушка совершеннолетняя и способная отвечать за свои поступки. Значит, в растлении малолетних и умственно неполноценных вам обвинить меня тоже не удастся. Мы встречались, как взрослые одинокие люди, испытывая друг к другу здоровое половое влечение. Конечно, у нас был секс, но абсолютно на добровольных началах. Я – сторонник традиционных взглядов на отношения мужчины и женщины, поэтому наша близость была лишена элементов садомазохизма и прочих извращений.

– Как же объяснить, что гражданку Гуляеву обнаружили в вашей постели мертвой? – ехидно поинтересовался следователь. – Может, во время вашего «традиционного секса» вы слегка придушили партнершу? Говорят, что некоторые пары практикуют такой фокус, чтобы обострить ощущения.

– Должно быть, ваш опыт по этой части богаче, чем мой, – усмехнулся Лещинский. – У нас не было ничего подобного. Гуляева скончалась не по моей вине и уже после того, как секс между нами закончился.