– Дедушке плохо. Хочешь поиграть в доктора?

После чего зашел в ванную и достал из шкафчика медицинскую аптечку. Я вытащил из нее просроченные таблетки и лекарства (тюбик с глазной мазью следовало использовать до февраля 1989 года) и вручил аптечку Уильяму со словами:

– Ты врач, Уильям, будь хорошим мальчиком, полечи дедушку.

Отец лежал на подушках с безразличным видом, Уильям принялся наматывать бинт на его левую руку. Спускаясь по лестнице, я услышал причитания:

– Черт, не так туго! Ты же мне сосуды пережмешь, черт тебя дери!

Я уже закрывал дверь, когда услышал крик Уильяма:

– Дедушка, нельзя говорить плохие слова, а то я посажу тебя в тюрьму.

Во всем, что касается закона и порядка, мой ребенок определенно придерживается крайне правых взглядов.

Пока я заводил машину, в динамиках жужжало Радио-4 – группа писателей обсуждала, какое влияние окажет на литературу победа лейбористов. Какая-то старая тетка сдавленным голосом несла вздор о Гарольде Вильсоне, о какой-то Дженни Ли[17] и о Совете по культуре. Затем ее перебил Барри Кент, бывший бритоголовый, а ныне известный поэт и романист, лауреат литературных премий. С нарочитым лестерским выговором Барри принялся разглагольствовать:

– Да кому, в задницу, нужен этот мудацкий Совет по культуре? Писатель, на хрен, должен быть революционером. Его подлинная роль – ниспровержение [бип] господствующей верхушки, будь то консервативные [бип] мешки с говном или [бип] лейбористские оборванцы. А если писателю нужно подкинуть [бип] деньжат, прежде чем он перенесет на бумагу свои говенные слова… – Барри презрительно загоготал, – пусть он несколько дней проведет со мной. Я ему открою, на хрен, [бип] глаза, покажу, на хрен, что такое бедность и вырождение, на хрен, я отведу его туда, где люди сидят на [бип] игле, на хрен.

Тут Барри принялся декламировать одно из своих напыщенных стихотворений. Одно из тех нелепых произведений, за которые он получил шесть поэтических премий (три британские, три французские):

И т. д. и т. п.

Когда Барри Кент получил степень почетного доктора в университете Де Монтфорт, он попал в заголовки газет всего англоязычного мира – распахнул полы своей докторской мантии, под которой ничего не было, и принялся нараспев читать «Йо! Я человек!». Теперь это знаменитое стихотворение распевается на футбольных трибунах всего цивилизованного мира.

Пятьсот студентов, которые три часа парились в раскаленном шатре, пришли в неистовство, вскочили и устроили Кенту овацию. Тогда Барри пригласил на сцену свою мамашу Эдну и заорал:

– Это Эдна, моя мама. Она чистит туалеты, и почему она должна этого стыдиться, а?

Миссис Кент, которая до этого момента, насколько мне известно, никогда не стыдилась своей работы, неловко заерзала. Вид у нее был такой, словно ей не терпится остаться с Барри наедине и задать ему хорошую взбучку. Мне об этом рассказала моя собственная мать – по дороге в городскую управу.

В здании управы были предприняты строгие меры безопасности, все благодаря компании «Цитадель лимитед». Нам пришлось встать в очередь, чтобы наши фамилии проверили по списку. Мама тут же потеряла терпение и принялась громогласно жаловаться. Я совсем не удивился, когда ее вывела из очереди – якобы наугад – угрюмая охранница с квадратной челюстью по имени Сандра Лиф. С личного досмотра мама вернулась, бормоча себе под нос зловещие угрозы в адрес Сандры Лиф и «Цитадель лимитед». Она заявила, что завтра же позвонит Чарли Давкоту и узнает, нельзя ли «привлечь этих уродов» за сексуальные домогательства.