– После освобождения вице-адмирала, – продолжил Дессе, – мы перегруппируемся и приступим ко второй фазе операции, а именно – полному уничтожению 34-ой «резервной» дивизии. Действовать будем вкупе с эскадрой, запертой в Кроншадте…

– Господин адмирал, есть еще один момент. По нашим данным, в последние часы Джонс стал активно перемещать свои корабли между внутренним и внешним кольцом блокады. Возможно, он что-то подозревает или готовит собственную операцию.

Дессе задумчиво постучал пальцами по тактическому столу:

– Это может быть как реакция на возможное появление нашего флота, о чем американец догадывается, зная информацию о нашем отбытии из «Новой Москвы», так и подготовка к штурму самой крепости. В любом случае, нам нужно ускорить операцию. Поэтому приказываю кораблям переходить в режим ускорения… Господа, у вас есть шесть часов на все приготовления.

Он обвел взглядом своих офицеров:

– Эта операция критически важна для всей нашей кампании. Мы понесли серьезные потери у Новой Москвы-3, и в глазах многих сейчас выглядим ослабленными. Успешное освобождение вице-адмирала Кантор и снятие блокады с Кронштадта покажет всей Империи, что Северный космический флот по-прежнему сила, с которой необходимо считаться…

Когда офицеры разлетелись по флагманам для подготовки своих подразделений, Дессе остался один у тактического стола. Он еще раз внимательно изучил голографическую проекцию блокированного Кронштадта, мысленно прокручивая детали предстоящей операции. Затем его взгляд задержался на изображении линкора «Юта», где содержалась Доминика Кантор.

– Держитесь, моя дорогая, – тихо произнес он. – Я скоро…

Огни голограммы отражались в его глазах, придавая им опасный блеск хищника, готовящегося разорвать свою жертву…

Глава 2

Тюремный отсек линкора «Юта» был окрашен в тот особый оттенок серого, что безошибочно сигнализировал о своем назначении даже без опознавательных табличек. Металлические стены здесь казались еще более плотными и неприступными, словно созданными не только удерживать пленников внутри, но и отсекать любую надежду на спасение.

Два штурмовика, молчаливые и сосредоточенные, сопровождали вице-адмирала Илайю Джонса по тускло освещенному коридору. Эхо шагов отдавалось от стен, создавая ритмичный звуковой фон, который прерывался лишь тихим, но отчетливым металлическим постукиванием бронированных ботинок космопехов о палубу.

Джонс был спокоен и собран, как перед важной боевой операцией, лицо сохраняло бесстрастное выражение, выдавая человека, привыкшего когда надо держать эмоции под контролем. Но во взгляде темных глаз мелькало нетерпение – этот допрос продолжался уже четвертые сутки, и результатов все еще не было.

– Мы прибыли, господин вице-адмирал, – доложил старший сержант, останавливаясь перед усиленной дверью в конце коридора.

Джонс кивнул:

– Оставайтесь снаружи. Если услышите что-то подозрительное – немедленно входите.

– Есть, господин вице-адмирал! – конвоир отдал честь и занял позицию рядом с дверью.

Тяжелая пневмо-дверь отъехала в сторону с еле слышным шипением гидравлики, и Джонс шагнул внутрь. Камера была аскетичной даже по меркам военного корабля – металлический стол, два таких же стула, узкая койка, прикрепленная к стене, и санитарный отсек, отделенный полупрозрачной перегородкой. Ни единого предмета, который можно было бы использовать как оружие. Даже температура здесь поддерживалась на уровне чуть ниже комфортного – не пытка холодом, но достаточно, чтобы пленник постоянно чувствовал легкий дискомфорт.