– Здравия желаю, Александр Иванович, – голос Дорохова прозвучал ровно, без малейшего намёка на то заикание, что так долго было его визитной карточкой и одновременно проклятьем. – Решил вот на своих взглянуть, а то что-то залежался в медблоке. Слишком часто я там в последнее время появляюсь. А тут вы…

Я замер, будто меня током ударило. Смотрел на старого товарища, с которым прошёл огонь и воду ещё на «Одиноком», и не верил своим ушам и глазам. Буквально ещё вчера Кузьма Кузьмич, с трудом выдавливая из себя слова, а теперь – чистая, чёткая речь, словно и не было тех лет, когда он мучился, спотыкаясь на каждом слоге. Штурмовики тоже притихли, уставившись на полковника с удивлением и уважением.

– Кузьма Кузьмич, – выдохнул я, шагнув к нему и хлопнув по здоровому плечу, – да ты… Ты будто родился заново? Это что ж за чудо такое наш профессор придумал?

– Чудо, говорите? – Дорохов усмехнулся, и шрам на живой половине лица дрогнул, придавая ему что-то хищное. – Похоже, на то, господин контр-адмирал… Густава Адольфович Гинце настоящий гений и чародей, с этим своим имплантом. Только вчера мне эту штуку в башку засунули, вторую операцию за неделю сделали. Сказал, что теперь я не только говорить буду, как человек, но и думать быстрее. И ведь не соврал, чертяка.

– Да вы посмотрите на себя, господин полковник! – я отступил на шаг, оглядывая Дорохова с ног до головы. – Был киборг-тугодум, без обид Кузьма Кузьмич… А стал… ну, прямо оратор! Скоро на мостике мне речи толкать будешь, а я за тобой записывать.

Дорохов довольно хмыкнул, потирая висок, где под кожей угадывался контур импланта – тонкая работа Гинце, что и сам носил такую же штуку, только за ухом. Штурмовики одобрительно зашумели, Небаба крикнул: «Полковник, теперь с вами в карты играть – себе дороже!» Кузьма Кузьмич показал ему кулак, мол, я вам покажу карты, но в его глазу мелькнула искренняя радость.

– А я ведь, Александр Иванович, до последнего думал, что Гинце меня на тот свет отправит, – признался он, понизив голос. – Лежу я вчера на столе, а он мне говорит: «Не дёргайтесь, Кузьма Кузьмич, хуже не будет». И вот… Голова теперь ясная, как после трёх литров воды в пустыне.

– Ну, что поздравляю, – я улыбнулся шире, хлопнув его ещё раз по плечу. – Теперь вы у нас не просто главный штурмовик, а штурмовик с мозгами.

– Сам в шоке! – хмыкнул здоровяк и зарделся от удовольствия ощущать себя таким свежим и обновленным.

Нет, молодец все–таки наш Гинце, такого воина чуть ли не воскресил и снова нормальным сделал!

– А где же твоя сиделка? – я понизил голос, наклонившись ближе к полковнику, чтобы Бритва и Небаба уши свои не грели, – есть у меня подозрение, что не только Гинце тут постарался. Знаешь, что Полина от твоей капсулы все это время буквально не отходила, пока ты там разлеживался. Всё носилась, как наседка, то воды принесёт, то врача потребует.

Дорохов кашлянул, отвернувшись к стене, и его живая щека слегка покраснела. Штурмовики, что сидели поблизости, навострили уши, но виду не подали – знали, что полковник таких разговоров не любит.

– Что сказать, Александр Иванович, – буркнул он, сильно смутившись и отмахнувшись. – Сержант Яценко – девчонка боевая, нареканий так скажем нет… Все остальное, что это вы выдумываете?

– Выдумываю? – я прищурился, скрестив руки на груди. – А я собственными ушами слышал, как она там у капсулы шептала: «Держитесь, Кузьма Кузьмич, вы мне нужны». И глазки у неё блестели, не от усталости, а от чего-то другого. Ты ж у нас теперь жених, да ещё вон какой красавец – половина тела железо, половина – шрамы. Девчонки таких любят.