«Похоже Фортуна снова повернулась ко мне лицом и решила вознаградить сверх всякой меры, послав в качестве бесценного дара эту эскадру» – подобные мысли проскакивали сейчас в хитром мозгу Ивана Федоровича, пока он с чувством глубокого удовлетворения взирал на несущиеся навстречу его флоту грозные космические линкоры моей дивизии.

Мудро сделав вид, будто нисколько не обеспокоен их появлением, Самсонов лишь довольно хмыкнул в густую бороду и пробормотал себе под нос:

– После подобной удачи, пожалуй, день сегодня уже не такой паршивый, как показалось сначала…

Как и ожидалось, спустя примерно шесть часов, когда две союзные русские эскадры – 27-ая и 12-ая «линейные» дивизии – наконец-то приблизились вплотную к разоренной фактории, возле которой по-прежнему располагался временным лагерем наскоро залатавший раны флот Самсонова, от командующего поступили официальные приглашения прибыть на борт флагмана Ивана Федоровича «Громобой». Там намечалось провести некое подобие малого военного совета, на котором предполагалось всесторонне обсудить сложившуюся ситуацию, трезво оценить расклад сил и выработать общую тактику действий на ближайшее время.

Разумеется, ни я, ни вице-адмирал Кантор не могли отказаться. Мы оба прекрасно понимали, что, очутившись в гостях у Самсонова, будем вынуждены играть по его правилам, прогибаясь под диктуемые им условия и всячески демонстрируя покорность его воле. Особенно это касалось меня, учитывая зыбкость моего нынешнего положения и отсутствие официально подтвержденного адмиральского ранга.

В общем, делать было нечего. Мы с Доминикой, я с «Одинокого», она со «Звезды Эгера» практически синхронно погрузились в ожидавшие нас скоростные челноки, которые в свою очередь устремились к линкору Самсонова. Предвкушая бурную встречу с командующим Черноморским флотом, от которого, честно говоря, можно было ожидать чего угодно, мы с Доминикой переглянулись в последний раз, словно мысленно желая друг другу удачи, одернули парадные мундиры и, решительно шагнули внутрь конференц-зала. И в ту же секунду застыли на пороге как вкопанные, абсолютно ошеломленные и обескураженные открывшимся нашим изумленным взорам зрелищем…

Ибо вместо чопорной и чинной обстановки высокого военного совета, которую мы рассчитывали здесь обнаружить, нашим глазам предстала самая настоящая вакДжудаалия и неприкрытый разгул, не имеющие ничего общего с армейской дисциплиной и субординацией. Создавалось полное впечатление, будто мы по ошибке вломились не в расположение боевого соединения космофлота, а в разгар какой-то безумной оргии или попросту в обычный кабак на окраине захудалого городишки.

Весь отсек был окутан полумраком и сизым табачным дымом, вонючие клубы которого плотным маревом висели под потолком, лениво колыхаясь под вентиляционными решетками. В самом центре развалясь на огромном, мягком диване, восседал вдрызг пьяный и осоловевший Самсонов. Его багровое, одутловатое лицо блестело от пота, слипшиеся от влаги волосы торчали спутанными прядями, расстегнутый мундир съехал куда-то набок, обнажая волосатую грудь в просвете несвежей нательной рубахи. В руке командующий сжимал наполовину опустошенный хрустальный бокал, другой он бессмысленно шарил по разложенным перед ним на низком столике каким-то замусоленным бумагам вперемешку с недоеденными объедками и опрокинутыми тарелками.

Вокруг разомлевшего в алкогольном угаре Ивана Федоровича беспорядочно громоздились туши его ближайших подручных: все те же штабные прихвостней, впрочем были здесь и капитаны кораблей флота и старшие офицеры, которые тоже все были пьяны. Царивший в конференц-зале бедлам резко контрастировали с безупречной чистотой и почти казарменным порядком, которые мы только что наблюдали в коридорах флагмана. Похоже, только в одном-единственном помещении на этом образцово-показательном линкоре экипажу дозволялось расслабиться и ненадолго сбросить надоевшие маски сурового аскетизма и воинской доблести, вволю предаваясь пьяному разгулу и разврату.