– Так я сказала, – возразила Мику.
– Да, ты просто сказала! А надо было проорать так, чтобы я проникся и убедился! – выдохнул он.
Я лишь хмыкнула: братец у меня был хороший, но имелся у него один недостаток: признавал он свои ошибки не сразу. Обычно прохождение стадий: «Да прать!», «Так, прать!» и «Ладно, прать!» занимало у него времени до одного переворота клепсидры. Всего в сутках таких было ровно двадцать четыре.
И пока Мик склонял прать болотную (опасной реликтовой бестии в этот момент наверняка знатно икалось в ее бочажине), братца было лучше не трогать. Так что я отошла от хомячеллы к соседней умывальне, сделала вид, что вообще с ним не знакома, и уделила все внимание собственному отражению.
Что ж, эликсир искажения изменил меня так, что, боюсь, меня мама родная не узнает. Хотя во многом мы с той, чью внешность я взяла, были похожи: рост, телосложение, опять же примерно одного возраста. Но сквозь чужие черты лица все же прорывался мой характер: губы – более пухлые, чем собственные, – исказила насмешливая улыбка, а зеленоватые глаза смотрели из отражения на мир с хитрым прищуром.
Я постаралась изобразить простодушие и наивность. Вышло попытки с третьей. И теперь я была точь-в-точь как вчерашняя девушка. Поймав себя на этой мысли, подумала: хорошо, что рыжуля все же уплыла на корабле, хотя бы не столкнемся с ней на улицах Бронса… И особенно хорошо, что отчалила она с моей кровью на билете. Так что, если заклинание поиска все же было создано, оно ушло в море. Ведь эликсир изменил не только мою внешность, но и все тело… И в отличие от личины, подлог невозможно было распознать.
Вот только имелся у снадобья один существенный недостаток: даже однократное применение могло быть необратимым. А если использовать зелье больше двух раз, возвращение в исходный облик становилось и вовсе невозможным. Так что у меня в запасе было ровно семь дней, или семана, чтобы разобраться во всем. Если не успею, придется принять эликсир еще раз и привыкать всю жизнь быть вот такой… Впрочем, это была самая меньшая из всех проблем.
Сейчас главное – затеряться среди адептов. Потому что подделать документы – это полдела, а испытание секретарем ректора – вот где самая засада!
А все потому, что госпожа Висса была дамой уникальной. В первые мгновения знакомства ее преклонный возраст мог обмануть – этакая бабуля божий одуванчик. Но когда незадачливый студент замечал стальной протез, а потом узнавал, что Висса – ветеран трех песчаных войн, было поздно.
Адепт был уже приперт к стенке той самой магомеханической рукой и выкладывал все как на допро… на духу. Некроманты признавались в угоне из музея неестествознания скелета ырки, алхимики – в варке запрещенных зелий, парни с боевого факультета – в посещении женского общежития на ночной регулярной основе. И это еще при условии, что никто из них этого не делал!
Как мне казалось, свою секретаршу даже ректор побаивался. И я, стоя сегодня утром перед ее столом, отлично понимала почему. Пронзительный взгляд по-молодому ярких синих глаз госпожи Виссы словно препарировал меня.
А я под ним старалась выглядеть максимально наивной и широко улыбалась, словно и понятия не имела, кто передо мной.
– И где же ваше личное дело, адептка Маккензи? – прочтя сопроводительные документы, скептически спросила секретарь.
– Его должны были направить из моей академии к вам, – уверенно отозвалась я.
– Ничего не присылали, – отчеканила Висса, словно помнила все депеши и письма, что приходили в ректорат. Хотя… может, так оно и было!