Новую фамилию я вывела недрогнувшей рукой. А еще поменяла курс. С шестого на третий: как раз в начале этого года происходило распределение на специализации, и шанс затеряться среди студентов был максимальным. Все же к первокурсникам внимания будет, если что, больше.

Так к пяти утра я стала адепткой третьего круга обучения, переведенной из провинциальной академии в столицу на факультет магических потоков. Последний был выбран по принципу: там магистр Вировир лекции на старших курсах уже не читает.

Образец сопроводительной документации для перевода я позаимствовала из другого личного дела – скопировала оттуда все, кроме имени студиозуса, вписав свое, уже новое. И, довольная, закрыла ректорат и отправилась в лабораторию – прибираться. Как раз там должно было все выветриться.

Мик, суетившийся у меня под руками, когда я убирала осколки, не преминул съехидничать:

– Надо же, щелочь, а приятно! Такая польза может быть, оказывается, от этой гадости.

– Только теперь нужно бутылек заменить, – и с этими словами я осторожно магией подцепила этикетку, что соединяла несколько осколков, и отделила ее от стекла. А затем и переклеила на другую тару, которая выглядела один в один как разбитая. И тоже была с едким натром. Оглядела свежим взглядом идеально чистую лабораторию и победно выдохнула: – Все!

– Нет, не все, – возразил братец. – Нужно еще подбросить ключи в карман нашей спящей красавицы.

Эту ответственную миссию Мик взял на себя, пробравшись по воздуховоду в кабинет Вировира со связкой в зубах.

Когда братец вернулся из вентиляционной шахты, первые лучи рассвета коснулись пола в коридоре. А я вдруг поняла, что только что закончился, кажется, самый длинный день в моей жизни, в котором осталась адептка Старлинг. А в сегодня шагнула уже Маккензи.

Время до начала занятий провела в одном из весьма популярных мест академии. Его стены стали свидетелями стольких тайн, сплетен, преображений, конфузов, шпаргалок, которые находчивые адепты прятали в самые неожиданные места… В общем, я решила спрятаться в уборной.

И дело даже не в том, что, слоняясь в такую рань одна по коридорам академии, я могла вызвать ненужные вопросы у случайных встречных или мне нужно было привести себя в порядок (хотя и это тоже). Нет. Основной причиной был Мик.

Когда он вылез из вентиляционной шахты, то оказался таким грязным, что понять, где кончается обмотавшая пушистое тело паутина и начинается непосредственно сам братец, было весьма проблематично. Мик так остервенело чесался, вгрызался себе в бока, пытаясь избавиться от зуда, что сам потребовал, чтобы его помыли.

– Знаешь, хомяки обычно не очень любят купаться… – предупредила я.

– Да что ты знаешь о нас, хомяках! Я, может, сейчас этого жажду больше всего на свете! – запальчиво возразил старшенький.

Это было ровно до того момента, как он оказался под струей теплой воды. И тут то ли взыграли животные инстинкты, то ли Мик резко передумал, но его, мыльного, я ловила так, что сама оказалась в пене. Во всех смыслах этого слова.

Так что последнюю смывала и с пушистой шерстки, и с себя. А после аккуратно сушила братца заклинанием. Он враз стал не просто круглым, а идеально сферическим и начал остервенело вылизываться.

– Ты прямо как ведьма, – выдал старшенький, умываясь лапками и приглаживая усы.

– Ярко-рыжая? – стоя перед зеркалом и пальцем расчесывая длинные волосы, уточнила я.

– Не совсем, – глядя на меня, мрачно отозвался братец.

– А почему тогда? – насторожилась я.

– Потому что сжечь тебя хочется. Ты не могла предупредить, что хомяки