––

Бесконечно растянувшаяся смена, наконец, закончилась, и сегодня так сложились звёзды, что нас повезли купаться на Волгу, под неукоснительным контролем Фаины Георгиевны и примкнувшего к ней Фирсова конечно. Обычно прямо в лагерь везли, где мы смывали пот под хилыми струйками душа из бочки, на всех обычно воды не хватало, а тут можно было вдоволь поплескаться и понырять. По прямой до берега совсем недалеко было, но кругом же старицы и болотца, мать их за ногу, поэтому вырулили мы к месту назначения крутым противолодочным зигзагом, затратив полчаса, не меньше.

– Так, – взяла быка за рога Фаина, – купаемся строго в отведённом месте, от меня полсотни метров влево и вправо, вглубь тридцать метров. Если кто утонет, больше купаний не будет, – сурово добавила она в конце своей пламенной речи.

Все дружно покивали головами, сбросили верхние одежды и кинулись в прохладные воды великой русской реки. У мальчиков через одного вместо плавок были обычные семейные трусы, напополам чёрные и синие, ну а девочки видимо знали об изменениях в программе заранее, поэтому у всех у них имели место скромные советские купальники.

– Эх и хорошо окунуться в речку после напряжённого рабочего дня, – выдал длинную фразу мой кореш Коля Гарин, вынырнув из сине-зеленоватых глубин Волги.

– И не говори, – ответил ему я, выгребая против довольно сильного течения, – эх и зашибись.

Вылезли на берег, Фаина пересчитала нас по головам, сверила с ведомостью, убедилась, что дебет с кредитом сходится, и объявила, что ещё один заплыв у нас есть, а потом едем на обед. Мы лежали на горячем волжском песке рядом с Коляном и наслаждались прекрасной летней погодой, и всё было бы хорошо, кабы рядом не возник некий инцидент с разговором на повышенных тонах. Я повернул голову направо – там, оказывается Сёма Босов или попросту Босой приставал к Леночке Проскуриной, моей неразделённой любви и симпатии.

– Ну чо ты кобенишься, – с угрожающими интонациями говорил он, – девкам же нравится, когда их лапают.

И при этом он хватал её за немаленькую уже грудь и шлепал по упругой весьма совершенного вида попке. Этого я уже переварить не мог, поэтому встал, быстренько подошёл к ним, благо это было рядом, и сообщил Босому следующее:

– Ну ты, босота, быстро взял и убрал свои грабли от девочки, – достаточно угрожающим тоном сообщил я Босому свою мысль.

Тот тут же оставил Лену в покое, вскочил на ноги, смерил меня взглядом и ответил:

– Ты чо, Мальчик, рамсы попутал? Ты на кого пасть разеваешь, чмо подзаборное? Да я тя щаз урою-ушатаю так, что мокрого места не останется!

– Давай, – предложил я, отступив на полметра, – урывай и ушатывай, посмотрим, какой ты смелый.

Сёма смерил меня с головы до ног, что-то прикинул и подсчитал в своём убогом головном мозге и сообщил результаты подсчётов:

– Живи пока до вечера, а там увидим, – сказал он уже совершенно спокойным голосом, а потом добавил. – Я бы тебе не позавидовал, Мальчик – вечером тебе будет очень нехорошо.

И на этом он очистил горизонт, а Лена сказала мне взволнованным голосом:

– Что-то ты сегодня конкретно нарываешься, Витя, это ведь уже второй по счёту, который тебе кишки выпустить хочет сегодня вечером.

– Это ты ещё про Бобикова не знаешь, – сказал из-за спины незаметно подошедший Колян. – У него тоже есть претензии к Витьку.

– Выходит, как в романе Дюма «Три мушкетёра», – сообщила Лена, – там Д'Артаньян в первый день своего пребывания в Париже тоже три дуэли заработал.

– Получается, что так, – согласился я, – только на Атоса-Портоса-Арамиса эти босяки слабо похожи.