– Жутковато тут, – сказал Бегемот, когда мы дошли до перекрестка двух асфальтовых дорожек, рядом с которыми была клумба с еще одной скульптурной композицией в центре. Тут было три пионерки. И пострадали они гораздо больше, чем та, первая. Так что может третья пионерка – это вовсе даже пионер. Просто макияж им нанесли одинаково вульгарный, кто-то постарался и раскрасил статуи в духе, так сказать, падших женщин. Помада красная, глаза до ушей, чулки сеточкой.

– Ой, я тебя умоляю! – скривилась Наташа. – Ты еще вспомни всякие рассказки про то, что по ночам здесь статуи ходят по дорожкам и пьют кровь случайных прохожих.

– Я не слышал ничего такого, – Бегемот на всякий случай убрал руку от одной из статуй. И сделал шаг назад.

– Серьезно? – Наташа посмотрела на него своими инопланетными глазами, и губы ее едва заметно дрогнули. – А между прочим, это правда! У нас один препод жил на Глушкова, а мама его – на старых Черемушках. И ему удобнее всего было ходить к ней и от нее через парк. Однажды она ему позвонила поздно вечером, что-то ей плохо стало. Он подорвался и побежал. А уже темно было, парк тогда еще закрывали на ночь. Он через забор перелез, потому что обходить получилось бы очень долго. А там на заборе табличка висела “Проход через парк в ночное время опасен для жизни”. И вот на этом самом перекрестке слышит он детский голос: “Дяденька, проводи меня к выходу, я потерялась!” Он смотрит, а там девочка-пионерка, вся белая, будто ее мукой обсыпали. Ему стало девочку жалко, он говорит: “Ну ладно, пойдем, только быстрее, а то я к маме тороплюсь…”

Наташа остановилась и критически осмотрела открывшуюся нам площадку со сценой и лавочками. Эстрада была жизнью побитая, конечно, но на вид вполне целая. Доски не сгнили, даже краска еще не совсем облупилась.

– А дальше что было? – нетрепеливо спросил Бегемот.

– Что дальше? – Наташа посмотрела на него недоуменно. Потом хлопнула себя по лбу ладошкой. – А, дальше! Ну, его сожрали, конечно. Вот те три пионерки. А утром, когда дети пришли в парк кататься на каруселях, они увидели, что у всех трех красные-красные губы. Вот как сегодня.

Последнюю фразу Наташа произнесла таким тоном, будто размышляла она вовсе не о судьбе несчастного препода, сожранного кровожадными пионерками, а прикидывала, подойдет эта вот парковая эстрада для ее идеи или нет.

– Это правда была такая история? – Бегемот опасливо оглянулся на оставленную за спиной скульптурную композицию.

– Блин, Дюша, ну конечно же нет! – выдержав паузу, прыснула Наташа. – Я только что все придумала.

– Наташа, блин! – с облегчением выдохнул Бегемот. – С тобой не соскучишься…

– Да и вообще сейчас день, так что не бойся, статуи пионерок боятся солнечного света, – немного подумав, добавила она. – Видишь, даже мамаши с колясками их не боятся.

Бегемот снова напрягся, но потом мы все вчетвером рассмеялись. Заставив вздрогнуть мамочку, катившую мимо нас своего малыша.

– Вообще я вас по делу сюда позвала, а не страшные истории рассказывать, – заявила Наташа и решительно направилась к сцене.

– А нас отсюда поганой метлой не погонят? – спросил Бегемот.

– А за что? – спросила Наташа и пожала плечами.

– Ну… – неопределенно покрутил руками Бегемот. – Вроде как, разрешение на такие штуки нужно какие-то брать.

– Я поговорю с Грохотовым, – кивнул я. – Чтобы все бумажки были в порядке.

– Билеты проверять будет трудновато… – вздохнула Света. – Входов в парк несколько, и через забор еще дыры всякие…

– Да и ладно, – задумчиво проговорила Наташа. – Сколько-то людей их купят, потом сарафанным радио расскажут кому-то еще. Кто-то просто глазами заметит. Получится движ. И сделаем отсюда репортаж для “Генератора”.