- Нет, - она покачала головой. - Меня не станет в ближайшие месяцы. Может быть даже недели.

Сказала, а затем, словно растеряв последние силы, устало прилегла на бок, коснувшись его бедра макушкой. Протянула руку, взяла нож Филина и прижала к груди, будто пытаясь найти в нем утешение. Сказанные ею слова не растаяли, а как будто зловеще зависли в воздухе. Рэйвен почти физически ощутил их присутствие – как взгляд в спину, колючий и леденящий дух. Как назло, ветер, что все это время трепал ткань шатра, неожиданно стих, и наступила странная душная тишина.

Рэйвен почувствовал, что ему трудно дышать, и схватился за воротник. Пальцы вдруг озябли и даже губы похолодели. Грудь сдавили стальные прутья, а сердце начало пылать болью. Ему захотелось закричать - но вовсе не от боли. И даже не затем, чтобы позвать Лейкери, который должен был быть где-то неподалеку. Ему захотелось выплеснуть криком чужой ужас из своей души. Но он лишь рывками выдохнул набранный воздух и посмотрел на Кеттелин, лежащую рядом с ним. Глаза ее были закрыты, мышцы – напряжены.

Как она живет с этим? Неужели все они каждый день и каждую минуту борются с мыслями о неумолимо приближающемся конце? Что хорошего можно сделать, если время в песочных часах истекает? Можно ли вообще сделать что-то хорошо, когда ты смертный? Когда за пару десятилетий, что отпущены тебе условной молодостью, ты только учишься, а затем сразу, без остановки, начинаешь стареть и хватаешься за все подряд, осознав, что не успеваешь жить?

Он протянул руку, чувствуя неодолимое желание коснуться ее плеча. Но дрожащие пальцы замерли в паре волосков до цели. Разве он смертный? Разве имеет право хотя бы жалеть? Его жалость - насмешка и еще горшее напоминание о пропасти, что лежит между ними. На его месте должен был быть кто-то другой. Кто-то яркий и веселый, способный пылать и согревать, отвлекать и увлекать. Но Филин погиб.

Рэйвен шевельнул пальцами, будучи не в силах ни коснуться девушки, ни убрать руку.

- Я чувствую тепло Вашей руки, хотя она совершенно холодная, - вдруг спокойно сказала Кеттелин, не открывая глаз.

Рэйвен замер в неудобной позе так, что даже дышать перестал. Кеттелин высвободила одну руку, скользнула ладонью по своему плечу и коснулась его пальцев. Прикосновение обожгло, и он сделал шумный рефлекторный вдох – такой, что она не могла не услышать. И действительно, Кеттелин обеспокоенно шевельнула бровями, открыла глаза и одновременно повернула голову, разворачиваясь к нему.

- Вы в порядке? - спросила она.

- Да, - ответил Рэйвен под предательский стук зубов, вызванный сильной волной озноба. Кеттелин нахмурилась при виде его состояния.

- Опять замерз? – тихо спросила она. – С сердцем плохо?

Рэйвен хотел ответить, но слова замерли и скомкались на языке, когда он осознал этот совершенно естественный и ничем не обоснованный переход на «ты», обычно свидетельствующий о сильной эмоции. Почему она перешла на «ты» только сейчас? Неужели ее так взволновало его же собственное состояние?

- Кеттелин, - не позвал, а просто сказал он вместо ответа. Отчего-то другие слова на язык не шли.

Она глянула на него выжидающе. Нужно было объясниться. Они оба чувствовали сильные эмоции друг друга, и не могли просто так сейчас разойтись. Но разве можно объяснить те чувства, которые владели им сейчас?

- Кеттелин, - повторил он еще раз чуть протяжнее и мягче, пробуя на вкус каждый звук. Звать ее по имени было так приятно. А еще это было можно. Собственно, это было единственное, на что он по-настоящему имел право.