В тот день господин Ленорман выглядел особенно утомленным. Он устало сел, раздвинул полы своего старого редингота, знаменитого старомодным покроем и оливковым цветом, развязал не менее знаменитый шарф каштанового оттенка и прошептал:

– Рассказывай.

Гурель рассказал обо всем, что видел, и обо всем, что узнал, причем рассказал это вкратце, согласно обычаю, к которому приучил его шеф.

Но когда он предъявил визитную карточку Люпена, господин Ленорман вздрогнул.

– Люпен! – воскликнул он.

– Да, Люпен, он снова всплыл, скотина.

– Тем лучше, тем лучше, – произнес господин Ленорман после минутного раздумья.

– Разумеется, тем лучше, – подхватил Гурель, которому нравилось истолковывать оброненные начальством слова, и в упрек шефу он ставил лишь то, что тот столь малоразговорчив, – тем лучше, поскольку вы наконец померитесь силами с достойным вас противником… И на Люпена найдется управа… Люпен перестанет существовать… Люпен…

– Ищи, – сказал господин Ленорман, оборвав его.

Это походило на команду охотника своему псу. И в самом деле, на манер хорошего пса, проворного, умного, дотошного, Гурель стал искать под наблюдением хозяина. Концом своей трости господин Ленорман указывал на какой-то угол или кресло, подобно тому, как со знанием дела указывают на какой-нибудь куст или заросли.

– Ничего, – сказал наконец инспектор.

– Для тебя ничего, – проворчал господин Ленорман.

– Это я и хотел сказать… Я знаю, что для вас есть вещи, которые говорят, словно живые, настоящие свидетели. Хотя тут все ясно, вот оно, преступление, записанное на счет господина Люпена.

– Первое преступление, – заметил господин Ленорман.

– Действительно, первое… Но это было неизбежно. Такую жизнь не ведут без того, чтобы в один прекрасный день не дойти, в силу обстоятельств, до настоящего преступления… Господин Кессельбах защищался…

– Нет, ведь он был связан.

– Верно, – в замешательстве признал Гурель, – и это весьма любопытно… Зачем убивать противника, который уже не сопротивляется?.. Хотя, если бы я схватил его вчера, когда мы встретились лицом к лицу на пороге прихожей…

Господин Ленорман прошел на балкон. Потом осмотрел спальню господина Кессельбаха, расположенную справа, проверил запоры на окнах и дверях.

– Окна в этих двух комнатах были закрыты, когда я вошел, – заявил Гурель.

– Заперты или прикрыты?

– Никто к ним не прикасался. Стало быть, они были заперты, шеф…

Шум голосов вернул их в гостиную. Прибыли судебно-медицинский эксперт, уже приступивший к осмотру трупа, и господин Формери, следователь.

– Арсен Люпен! – воскликнул господин Формери. – Наконец-то! Я счастлив, что благоприятный случай вновь свел меня с этим бандитом! Этот парень увидит, с кем имеет дело!.. Теперь ведь речь идет об убийце!.. Посмотрим, кто кого, искусник Люпен!

Господин Формери не забыл странное приключение с диадемой княгини де Ламбаль и то, каким восхитительным образом Люпен обхитрил его несколько лет назад. Дело стало знаменитым в судейских кругах. Над этим до сих пор смеялись, и господин Формери справедливо затаил чувство злобной обиды и желание добиться оглушительного реванша.

– Преступление очевидно, – произнес он с убежденным видом, – нам легко будет обнаружить мотив. Пока все идет хорошо. Приветствую вас, господин Ленорман… Я очень рад.

Господин Формери не испытывал ни малейшей радости. Присутствие господина Ленормана, напротив, не доставляло ему удовольствия, ведь начальник Уголовной полиции даже не скрывал презрения, с каким относился к нему. Тем не менее он выпрямился и торжественно произнес: