Переодеваюсь всё в тот же пушистый домашний костюмчик и футболку с котёнком. Хотя шкаф полон новой одежды.

На периферии сознания вертится что-то про ранний подъём и не менее ранний завтрак. Сегодня я вроде бы несильно припозднилась. Хотя, как могла тянула время в ванной.

Не знаю, как смотреть теперь Асхадову в глаза. О чём с ним говорить?

Меня накрывает стыдом, смущением и… толикой разочарования.

Хотя, если вчера всё случилось, разве сегодня было бы легче?

Уныло плетусь в сторону гостиной. Где здесь кухня – не знаю. Вчера меня кормили на веранде. А потом я перекусывала прямо на диване, поскольку некогда было отвлечься от просмотра вариантов оформления.

В гостиной, к счастью, встречаю Людмилу Васильевну, она не знает, куда деть руки, как вести со мной.

От души улыбаюсь ей. Со мной надо быть проще – я не принцесса.

– Давайте, я провожу вас в столовую. Гектор Леонидович уже ждёт.

– Он спит вообще? – выдаю удивлённое, а так хочется добавить: «Или просто подзаряжается?»

Людмила Васильевна вздыхает:

– Иногда я тоже себе задаю этот вопрос. Но точно знаю – встаёт ни свет ни заря. Тренируется на площадке за домом.

– Тренируется? – а вот тут не удивляюсь даже. Такая фигура может быть только у человека, который не чужд регулярным физическим упражнениям.

– Ну да. Он какими-то восточными единоборствами увлекается. Я все эти названия не выговариваю, поэтому точно не знаю чем. А ещё в подвале у него спортзал с тренажёрами.

– Спорт, единоборства – и при этом курит сигарету за сигаретой! Разве это совместимо?

Людмила Васильевна вздыхает вновь:

– Разумеется, нет. Только он же никого не станет слушать…

Мы входим в столовую, и я замираю. Длиннющий стол, за которым без труда можно усадить всю мою родню по маминой и по папиной линии.

Асхадов сидит на одном его конце. Мне накрыто на другом.

Что это? Попытка показать дистанцию между нами?

Становится горько и холодно.

Бурчу:

– Доброе утро, – хочу сесть, но Асхадов качает головой:

– Перебирайся сюда, – указывает мне место по правую руку.

Людмила Васильевна и Лена, которая оказывается тоже здесь, помогают мне перенести приборы.

К чему была демонстрация? Меня учат? Дрессируют?

Сажусь, желаю приятного аппетита, а сама – ковыряюсь в тарелке. Есть не хочется совсем.

Асхадов пьёт кофе из изящной фарфоровой чашки и просматривает газету на планшете. Мне удаётся выхватить текст на экране. Воу, на английском! Вспоминаю, что отец рассказывал о нём – феномен, вундеркинд, отличник.

Окидываю взглядом эту идеальную статую. Снова костюм, сидящий, как влитой, на его стройной красивой фигуре. Светло-серая рубашка. А вот на галстуке и платке, который выглядывает из кармана на пару миллиметров – снова мята.

Это заставляет меня улыбнуться.

Крохотная соринка на плече портит безупречный образ. Как завороженная, тянусь, чтобы смахнуть её.

Длинные сильные пальцы молниеносно перехватывают моё запястье и крепко сжимают.

Тяжёлый холодный взгляд буквально прибивает к полу. Даже дышать становится трудно, будто на грудь плиту уронили. Кровь стынет.

– Не смей прикасаться ко мне, если я не разрешу, – чеканит он, язвя меня ледяными клинками в глазах.

– Хорошо, – испуганно лепечу я, не понимая, что такого сделала. – Отпусти, мне больно.

Асхадов не просто отпускает, брезгливо отбрасывает, будто гриб-гнилушку нашёл.

Стряхивает пылинку, к которой я тянулась, и произносит, заставляя вздрогнуть:

– Тебе ведь интересно, почему я остановился вчера?

– Да, – честно признаюсь я.

– Ты вела себя, как похотливая самка. Я не выношу такого поведения у женщин.