– Гражданин капитан государственной безопасности, разрешите обратиться? – выкрикнул я прямо из строя, пока нас не распустили.

Казалось, что капитан даже удивился форме моего вопроса.

– Обращайся, – коротко бросил капитан.

– Есть возможность написать письмо родным? – задал я нужный мне вопрос.

Капитан госбезопасности подошёл ко мне ближе и вперился в меня своим взглядом. А взгляд у него жёсткий, прямо до косточек пробирает, капитан даже голову чуток наклонил вбок. Сканирует он меня что ли? Я стою, вытянувшись «по струнке», смотрю чуть выше его бровей. Как говорил император Пётр Первый, «подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». В общем всё по классике.

– Как фамилия, боец? – резко спросил капитан, продолжая «сверлить» меня взглядом.

– Осужденный Волжин, гражданин капитан, – бодро ответил я.

– Дрищенко, напомни мне фамилию того, кто выбил три десятки на стрельбах, – крикнул капитан кому-то из своих подчинённых.

Подбежал сержант госбезопасности, достал какие-то записи на листе бумаги, возможно, результаты стрельб.

– Волжин и есть, товарищ капитан, – сообщил сержант Дрищенко.

Капитан ухмыльнулся, зачем-то смерил взглядом моего приятеля Антона, который стоял рядом со мной.

– Дрищенко, скажи местному писарю, пусть принесёт бумагу и карандаши. Полчаса на всё про всё, подъедут машины, сразу отправляешь этих урок на станцию. Я выеду сейчас, подготовлю вагоны, – приказал капитан, резко развернулся и пошёл к зданиям, что находились на территории.

Подозреваю, что капитан НКВД суровый перец, так как Дрищенко рванул к командованию лагеря, будто ему зад наскипидарили. А через пять минут прибежал штабной писарь, дал нам бумаги и десяток карандашей. Я сразу взялся писать письмо в Давыдовку, где сообщил, что вызвался добровольцем на фронт, попал в штрафбат. А главное я спросил о семейном кольце, которое передаётся от отца к сыну и так далее. Надеюсь, что нужный перстень на месте у родственников, а то даже не знаю, как я буду отсюда выбираться. Кроме меня почти все написали письма. Так как писарь поторапливал, то писали короткие тексты. Обратный адрес указывали «1-й отдельный штрафной батальон, Сталинградского фронта», ну и фамилию с именем. Штабной писарь забрал у нас письма, а Дрищенко начал орать, чтобы мы шустро поторапливались, ибо нянькаться с нами он не собирается. Мы вновь получили сухой паёк, шустро погрузились в подъехавшие грузовики и отправились на станцию.

Везли нас совсем не в сторону Куйбышева, а куда-то на юг. Мы с Антоном сидели в том же грузовике, где сержант Дриженко и ещё четверо конвойных. Они уселись на лавку возле кабины, а нас посадили на пол кузова. Я видел, что конвойные передёрнули затворы своих ППШ, чуть дёрнись и запустят очередь. Так что я сидел и размышлял о том, как я отстрелялся. В другой жизни контрактником я стрелял неплохо, воинская специальность штурмовик и разведчик. Когда были в командировке в Африке, доводилось принимать участие в городских боях. Имелась и дополнительная специальность – снайпер. Вполне реально мог стать снайпером, но не стремился. А здесь из трёхлинейки удачно отстрелялся. Немного подумав, решил обратиться к сержанту Дрищенко.

– Гражданин сержант государственной безопасности, разрешите обратиться? – спросил я сержанта, который явно скучал, но бдительности не терял.

– Чего тебе, урка? – с напускной строгостью спросил сержант.

– Хотелось бы узнать, как отстрелялся мой приятель Ложкин. Я думаю, что он беспросветный мазила