— Круто! — Вмешивается Никитка, а я киваю в ответ.

Оборачиваюсь к сковороде... Ладно, нужно накормить этого Рашевского и дождаться старшего. Позвонит же он, верно?

Только мама вдруг вкрадчиво уточняет, отрезая пакет сметаны из холодильника.

— Никиточка, а кто твой папа?

Ребенок не сразу находит что ответить.

— Ну он..

— Давний знакомый, мам.

Женщина позади вздыхает и задаёт фатальное:

— А где Тимошка?

Теперь я не сразу нахожу ответ.

— Мам, он уехал к себе.

Под этим подразумевается однушка, которую мы сдавали... и мама похоже не сразу понимает.

— Зачем, квартиранты что-то начудили?

— Нет, мы... -Беру кружку с полки, тянусь за кувшином. — он их выгнал и переехал сам.

Протягиваю воду ей.

— Что это... значит?

— Мы разводимся.

Мама криво усмехается, пытаясь осознать, Никитка подозрительно замолкает (до этого всё пел себе под нос).

— А... Как... Он... Он тебе изменил!?

— Нет.

Но лучше бы да, хоть паршиво бы так не было.

— Тогда... Что тогда!?

У неё сейчас явно проигрывается собственное расставание с отцом и... ну да, она не ожидала. Я тоже не думала, что на самом деле решусь... Только обсуждать с ней что-то совершенно не хочется.

К моему счастью телефон начал вибрировать.

— О, эт, наверное, папа! — Выдает довольный ребенок, а я понимаю, что со "счастьем" всё же поторопилась.

Вздыхаю, откидывая голову на миг.

— Да.

Выключаю плиту, вываливаю свежую порцию им.

— Свету-у-уль... — Как он умеет вкрадчиво и нежненько подлизываться, аж живот свело. — Вы уехали, да?

— Ломоносова, 18. Жду в течение часа, не приедешь — пиняй на себя, подниму все свои "преподские" связи и дойду до опеки...

Его тон сразу меняется аки стервозная сотрудница ГОРОНО.

— И что ты сделаешь?

— Ты оставил его, понимаешь?

Различаю "Чертова моралистка" почти шепотом. Договариваю:

— С совершенно чужим человеком.

— Послушай...

— Ты адрес слышал? Go, время пошло.

Он на удивление не теряется.

— Суку выключи, тебе не идёт. Скоро буду, поговорим.

Вот и поговорим.

3. Ну что ты как маленькая? Затвором старого фотоаппарата

Светуля-красотуля.

Мама покидать квартиру после услышанного отказались, Никита облюбовал зал, рассматривая Эльку и спрашивая всё, что придет в голову.

В открытое окно задувал успокоившийся ветерок, слегка колыша тюль, беспокоя денежное дерево, и день в принципе радовал солнышком.

— А они правда такие тихие?

— Нет, бывает по-разному. Иногда за ней не уследишь.

— Прико-о-ольно. — Что похоже является высшей степенью восхищения. — А это мальчик или девочка?

— Девочка. — Села на диван, рядом с задумавшейся мамой.

— А как...

— Маленькие когти, клюв и хвостик.

— Прико-о-ольно. А... — Но замер, вслушиваясь во что-то.

Тут же загалдел телефон. Принимаю вызов.

— Подъезд какой?

— Третий.

— Паучонка оставь с кем-нибудь, одна выйди, поговорим.

"Паучонка"? Вот ещё...

И стоило только отключиться, как я поняла, во что вслушивался Никита... в нарастающий грохот колонок.

Ребенок довольно обернулся.

— Эт папа!

Мама сглотнула, я закатила глаза. Куплет о том, что люди не перестали убивать друг друга в войнах сменился нарастающим припевом, вошедшим в пик прямо у нас под окнами и проехавшим дальше. О, резкий визг тормозов и обратное приближение...

"What’s in yo-o-our he-e-ead,"

Я тоже хотела бы спросить, что там в его голове, не одноименные названию песни "Zombie" ли часом, но...

"in your he-e-ead?"

Умеет он выбирать музыку, конечно. Это же не ирландские "The Cranberries", которых гоняли в универе, а какой-то кавер... при том хороший. Надо будет найти потом.

— Никит, побудь с тетей Юлей немного?

Кивнул, словно всё это для него привычнее некуда и продолжил подпевать ору, рвущемуся в окно.