Чувствую, как Никита начинает вслушиваться, давясь слезами.

— Они говорили, что ни у кого не получалось уйти так далеко, а значит, не выйдет и у неё, но пришел день... когда черепашка решилась сделать первый шаг...

Вдруг начал оседать, упав на пол, мы оба рванули к нему, но Артём резко отдернул, не дав прикоснуться, прошептав.

— Дальше...

Пытаюсь продолжить.

— Она попрощалась с другими черепахами, и шаг этот показался ей очень тяжёлым, но именно он был важен.

Мальчик ложится на пол, поджимая ноги к туловищу, полностью прячась от мира... И только истошные всхлипы заставляют очнуться.

— Да-а-альше, Свет.

— Второй шаг дался проще, третий был легче предыдущего, а четвертый так вовсе показался пушинкой, но уже на половине пути, когда шаги на песке заволокло ветром, домик был еле виден, а до горизонта ещё так далеко, черепашка вдруг забоялась.

Артем сжал предплечье, что до сих пор не отпускал, остерегая, что я ошибусь.

— Только вольный ветер вдруг прошептал ей: "Продолжай, смелая черепашка." Та крикнула ему "Но я боюсь", ветер лишь ухмыльнулся и прошелестел напоследок: "Я тоже, но рвусь вперёд, не смотря ни на что". Она поверила, вдохнув его силу идти дальше... Шаг за шагом..

Никита продолжал всхлипывать, но дыхание вдруг стало размеренным... Неужели заснул?

— Пока не дошла... Маленькими шажками... На встречу своему счастью.

Его отец силой потянул за дверь, закрывая ту за нами. Я только заметила, что заливаюсь слезами, дрожа как осиновый лист.

— Что ты творишь!?

Опешила.

— Что?

— Ты, мать его, психолог? Чо у тебя есть!? Диплом педа, и!?

Больше всего на свете мне хочется сейчас врезать ему, но... Но он вдруг выдыхает, сползая по стене на пол, и я понимаю, что всё это время он... Он бился о невидимое стекло, не в силах помочь самому важному.

Вот, откуда эти осколки...

— Нам... надо поговорить.

— Не хочу.

Вспыхиваю.

— Ты собирался это скрывать!? Ты отправлял его одного в город, твою мать, Артём!? Ты долбанутый!?

Выдыхаю, чтобы не заорать под дверью.

— Я говорил, он бы не дал никому к себе прикоснуться, Света!

Поднимает лицо, меняя тон.

— Его свобода — его терапия... была.

— Но...

Закрывает лицо руками, выдыхая, вставая с пола.

— Без но. Я не знаю, почему, не спрашивай... Уезжай, ладно?

Вот ещё. Размечтался.

— Рашевский, ты придурок, ясно!? И собираешь все это отребье только потому что слабак.

— А ты у нас умная пай-девочка, верно?

— Да, блин!

— Бесишь.

Что я ещё ждала...

8. Четырехстопным ямбом

Но ты же непростая

И в чём-то сумасшедшая.

Но я с тобой летаю,

По новой узнаю себя."

(М.Барских — "По секрету")

Лан-Лан-Светлан.

Шикает, уходя к сыну, оставляя меня за дверью одним словом:

— Жди.

Только я не нанималась ждать его у двери, этот период мы уже давно прошли, хотя он и не знает об этом... Ну, да, не о том сейчас.

Судя по тишине, он удачно переложил сына в кроватку.

Поэтому закрываю глаза, глубже вдохнув, наконец решившись, и спешу к лестнице.

Второй этаж, значит!?

Сейчас я этой девочке с розовыми прядями устрою такой ликбез с завучем, которого этой дурынде так не хватало.

Влетаю по лестнице, на миг замираю наверху, думая, куда теперь идти. На помощь приходит слабый, еле слышный шум.

Она, серьезно, киношку смотрит!?

Закрываю за собой дверь, мимоходом всматриваясь в её убранство.

Розовая! Абсолютно розовая комната с розовыми подушками, плакатами каких-то сопливых современных мальчиков, мишек и всего эдакого, только розового пони не хватает...

А не, есть. Пижама на ней — как раз именно пони... судя по рогу, розовый единорог.

Фыркаю, встречаюсь с ней взглядом.