Николя посмотрел на меня с улыбкой, и я поняла, что добрый смех искрится в глубине его зеленых глаз.

– Ты не замечаешь прекрасного, – Николя затянулся сигаретой. – Война уничтожила красоту восприятия. Но это со временем пройдет…

Легкие снежинки падали на его прическу в виде хвоста с перетяжками, отчего Николя выглядел загадочным, как музыкант или актер на далеком Западе.

Не выдержав, я похвасталась, что недавно мы купили утюг. В утюг можно заливать воду, и он пыхтит, только гладить им нечего.

– Мы не собирались его покупать, но продавщица уговорила. Наверное, она соблюдала свою выгоду…

– Вы потеряли веру в людей, – ответил Николя.

Захар молчал всю дорогу, терпеливо слушая мои рассказы о войне и дневниках. Около дворика, вокруг которого ютились халупы, к нам подошел бездомный старик, которому иногда я подавала мелочь. Несмотря на то, что бездомный не имел возможности помыться и вдоволь поесть, он всегда отличался жизнерадостностью. Заметив нас, он загорланил беззубым ртом песню о том, что весна – молодая девица в шелковых нарядах.

– Когда люди подают ему милостыню, он покупает хлеб и делится с птицами, – сказала я.

– Значит, мы не зря шли пешком и сэкономили на билетах. – Захар протянул нищему десять рублей.

У меня тоже нашлись монетки.

Мы подали старику со словами: «Примите от безработных!», а он в ответ прокричал:

– Я вас люблю!

Хозяйка жилища крутилась у разбитого сарая. Судя по всему, она наведалась за оплатой.

– До встречи! – Захар и Николя попрощались, несмотря на мое приглашение остаться на чай.

Сунув руку в карман за носовым платком, я вытащила двести долларов. Сумасшедшие! Надо при случае вернуть. Я отчетливо понимала, что ребята из благородства пожертвовали питанием на месяц, чтобы помочь малознакомым людям.

Мать, приметив хозяйку, вышла навстречу и сразу завела разговор о мышах, муравьях, жуках и огромных земляных червях, облюбовавших наше пристанище. И это за 4500 рублей в месяц!

Хозяйка внимательно выслушала ее и ответила:

– Нечего бояться безобидных животных!

– Зимой черви спали, а теперь проснулись и бодро шастают по жилью, – подойдя поближе, сказала я.

– И что с того? Дому сто пятьдесят лет! Как он до сих пор не рухнул! – парировала хозяйка.

Мама горько вздохнула, дала ей деньги за две недели проживания и попрощалась.

Разливая по тарелкам макаронно-луковый суп, мама сообщила, что мы перемещаемся в одиннадцатиметровую комнату, поскольку средств арендовать что-то другое нет.

Кошки терлись о ноги и мурчали. Полосатик выглядела счастливой, у нее родилось двое котят.

После обеда я отправилась продавать сережки. Мимоходом заполнила четыре анкеты на должность продавца в надежде, что кто-то пожалеет и возьмет беженку на работу, а затем по объявлению нашла водителя «газели». Его звали Женя, и мы договорились о переезде на середину марта. Захар и Николя вызвались помочь с погрузкой, которая обычно целиком взваливалась на меня. Металлические стеллажи, кровать, раскладушка, мешки с книгами, одежда и кошки были нашим имуществом.

Мама хваталась за сердце. Она не могла поднимать тяжести.

На Масленицу у тетушки Юлии я познакомилась с ее дочерью Эльвирой, приехавшей из Москвы.

Здесь, на периферии, Москва кажется другой вселенной, где живут состоятельные люди. Эльвира, ровесница моей матери, развеяла этот миф, сообщив, что на столичных вокзалах и в метро бездомных и нищих никто не замечает. Они вместе с детьми живут в коробочных городках, а мимо хладнокровно ходят более удачливые россияне.

Легко упасть в пропасть. Попробуй над ней воспари…