Приятные воспоминания немного приглушают тоску, и я охотно делюсь с Ксюней впечатлениями от первого раза. Она краснеет и хихикает, но слушает внимательно.

– Я решила, что перед Ваниным уходом в армию тоже сделаю ему подарок, – она накрывает пол-лица ладонью и поджимает плечи к голове. – Только Славе не говори.

Мне смешно, но я с пониманием закрываю рот на невидимый замок.

В мастерскую я прихожу, уже не плача. А за работой и вовсе отвлекаюсь. Все-таки покраска мебели требует концентрации. Я стараюсь думать только о настоящем моменте, чтобы никакие другие мысли в голову не лезли, хотя бы не выходили на передний план. И Ксюня меня развлекает разговорами о сериале, который сейчас смотрит. Там такие страсти кипят, что я невольно заслушиваюсь. Даже хочется самой посмотреть, но не интересно, когда полсезона уже знаешь со слов. Меня в Ксюне это бесит: так увлечет чем-нибудь и заспойлерит все, а я потом страдаю. Но сейчас я ей благодарна.

Через пару часов Марина Антоновна нас распускает, чтобы мы не дышали краской слишком долго. Просит прийти завтра опять. И мы разбегаемся. Ксюня торопится на свидание с Дегтяревым, и нам приходится прощаться у калитки. Ваня уже ждет ее на углу. Мы с ним обмениваемся вялыми взмахами рук.

Зато Валентин меня настигает, не успевает Ксюня добежать до своего парня.

– Ты как? – спрашивает он с тревогой в голосе. Редко его вижу таким взволнованным. Васильковые глаза всегда кажутся мне холодными, но сейчас в них тепло – жалость, которая меня пристыжает.

Я провожаю Ксюню и Дегтярева за угол и увожу взгляд в асфальт. Там ползают муравьи по одному. Мне даже любопытно, куда.

– Нормально, – отвечаю нехотя, потому что лгу.

– У тебя глаза до сих пор красные.

Блин. Выворачиваю шею, чтобы он больше не смотрел. Вижу его самокат на парковке под деревьями. Вспоминаю, что свой оставила у Ксюни. Надо его забрать и укатить далеко. Не хочу быть с кем-то, когда Слава позвонит. Буду ездить по улицам в одиночестве и ждать его звонка. Проветрюсь заодно.

Валентин касается моего плеча осторожно и заставляет обернуться на себя.

– Ты домой? – спрашивает типа непринужденно, а сам так смотрит на меня, в упор, как будто специально ждет, когда я опять разрыдаюсь.

– Нет, мне туда, – и показываю в сторону дома Бархатовых.

Мне не хочется сейчас разговаривать. Я даже рада тому, что надо возвращаться за самокатом и не придется идти с Валентином, терпеть его жалость.

– Отлично, и мне туда.

Ну, что за?

Я кошусь на него неодобрительно, пока Валентин этого не замечает, но прогнать его напрямую мне не хватает смелости, поэтому я плетусь вперед с понурой головой. Он отстегивает самокат от парковки и ведет его за собой, идя рядом.

– Слава уехал, да? – спрашивает через паузу.

Я киваю. Опять ком застревает в горле – говорить не получается. Зря я вообще Валентину проболталась.

– И как вы… дальше? – он поворачивает ко мне вопросительное лицо и долго ждет ответа, которого у меня нет.

Я молча пожимаю плечами. Валентин вдруг останавливается и разворачивает меня к себе за руки. Смотрит так проникновенно в глаза, которые я широко раскрываю от удивления.

– Выговорись! – заявляет он с чувством. – Тебе полегчает.

– Да что с тобой? Нормально все, сказала же, – я пытаюсь высвободиться, но Валентин крепко меня держит за локти, а через секунду выдыхает и опускает плечи.

– Просто… хочу тебя поддержать. Не люблю, когда ты такая.

Он смотрит вниз и плющит губы в недоулыбке. Я выдавливаю смешок. Сколько его знаю, а Валентин все равно кажется мне странным. За последний год мы сдружились сильнее, чем за пять лет до этого. Теперь и он со мной откровенничает, рассказывает про своих родителей, у которых тоже куча загонов. Там вся семья кринжовая, Валентин – лишь верхушка айсберга. И мне его жаль. Он бы, может, и хотел быть другим, но уже не будет. И кажется, потому именно в актерстве и нашел себе отдушину. На сцене он идеален и четко знает, как действовать.