Афанасий Игнатьевич соглашается и кивает. Теперь в его взгляде – уважение. Или мне очень хочется это в нем увидеть.

– Яна твердит, что не любит цветы, но ты не обращай внимания, – он чуть притягивает меня к себе, теребя за плечо. – Все равно дари, она втайне будет радоваться.

Мне приходится коситься на него. Я улавливаю краем глаза его подмигивание. Становится совсем неловко. И жарко, и холодно одновременно. Сердце скачет галопом. Я пытаюсь хотя бы часто не дышать, но так только сильнее выдаю свою нервозность.

– Еще она любит корейскую кухню и фотографировать. Выставки всякие обожает посещать. Черпает в них вдохновение, – Афанасий Игнатьевич уводит мечтательный взгляд в небо.

И я за ним. Там пусто – ни облачка. Мы одновременно опускаем головы и встречаемся глазами. Я набираю побольше воздуха в легкие, которые становятся тугими от стеснения. Хотя он некрепко держит меня за плечи.

– Из литературы Яна предпочитает Ахматову и Мураками.

Рю или Харуки, хочется мне уточнить, но не решаюсь. Ладно, у нее самой спрошу, хоть будет о чем поговорить. Я ни того, ни другого не люблю. Тоскливые они слишком. Философии много, а движа мало. Но галочку в уме ставлю. Все пригодится.

– В общем, не сдавайся, Дима. Ты парень, уверенный в себе, неглупый, найдешь к ней подход, – Афанасий Игнатьевич хлопает меня по груди и наконец отпускает, а сам идет к подъезду. – Рад был познакомиться.

– Спасибо, взаимно. Буду стараться, – говорю ему вслед, моргая, как в комедиях Гайдая.

– Не прощаемся, – Афанасий Игнатьевич кивает мне напоследок и тоже пропадает в подъезде.

Посмотрев на часы, я понимаю, что на оставшиеся две пары еще успеваю. Решаю съездить на учебу, больше для того, чтобы встретиться с Зефиркой и Бархом и все им рассказать.

Садясь в машину, я первым делом пишу в чате сладкой парочке: «Пс, давайте в библе после пары. Есть разговор».

«Ой, ты еще жив?!😯» – удивляется Зефирка. Я даже через текст чувствую ее фальшь. Все-таки актриса она отвратительная. Тот редкий случай, когда много лет в драмкружке прошли вообще мимо. Но это смешно.

«И здоров😏, – усмехаюсь смайлом. – Пока. Меня пронесло. Расскажу при встрече».

Подмигиваю клубничкой и блокирую телефон. Надо выпить кофе, чтобы переварить целое утро и всю ту нелепость, которая случилась.

По дороге в академию я заезжаю в любимую кофейню, улыбаюсь миловидной бариста, которая краснеет под моим пристальным взглядом, подмигиваю ей на прощание и выхожу довольный со стаканом горячего напитка. Кофейный запах приводит меня в чувство. Пока есть в этом мире кофе, можно жить.

Первый глоток я всегда смакую. Только ради него, считай, и пью. В нем вся насыщенность вкуса и крепость. Остальное уже не то. И этот глоток выходит отменным. Кофе кажется идеально сбалансированным. То, что надо.

Просто кайф. Все волнение после встречи с ректором и возмущение от его дочери сносит волной на дно желудка. Но извилины начинают шевелиться. И осознание всего загружается в мозг. Пока не понимаю, на что сейчас подписался и к каким последствиям все это приведет. Мне теперь придется за Воронцовой ухаживать? До самого диплома? Мне же еще полтора года учиться. Это значит, еще столько же без девушки мучиться? Как минимум. Бля.

Папа настигает меня в прихожей. Я даже дверь не успеваю за собой закрыть. Он проталкивает меня легонько вперед, чтобы уступила ему место на коврике. Я сажусь на пуфик и берусь за угги, которые все в дорожной слякоти. Куртку Кирова бросаю на пол рядом.

– Это он тебе дал? – папа косится на нее и, притоптывая на коврике, сбивает слякоть с подошв.