. Но чтобы без дела! Это означало признать их равными себе, что, как ни крути, есть унижение собственного достоинства. Кармазин, если честно, не посадил бы. При всем добром отношении к этим девушкам были вещи, которые он не мог преступить. Например, он не дозволял им даже прикасаться к своему оружию, к телу – сколько угодно, и так, и эдак, а к оружию – ни-ни. Оружие после этого он считал оскверненным, хоть выбрасывай. Некоторые и выбрасывали. С другой стороны, пусть шпак попробует отказать при такой постановке вопроса. Гусары возмущенно загудят и заулюлюкают, да и девки, тем более хмельные, найдут, что ему сказать. Кармазин примерил некоторые их сочные эпитеты к шпаку и повеселел, жаль, нельзя самому сказать, язык не повернется при подчиненных и дамах.

Шулепин наблюдал за Кармазиным с легкой усмешкой – шалишь!

– Конечно-конечно, – сказал он, сделал несколько шагов к карете, коротко бросил в проем двери: – Пришибеев, на козлы, – галантно повел рукой: – Девушки, прошу!

Девушки немного опешили. Но вот Мими повела плечиками, придала лицу светское, как ей казалось, выражение, то есть прищурила глаза и подтянула губы, приподняла юбку кончиками пальцев, торчащих из порванных перчаток, прошествовала к карете, загребая снег чунями, слегка наклонила голову, сказала хриплым голосом: «Мерси, дорогуша», – и скрылась внутри. За ней, уже без церемоний, последовали Зизи с Лили, зашебаршились внутри, устраиваясь на одной лавке, спиной к козлам.

– Всего наилучшего, господа офицеры, – сказал Шулепин и отдельно Кармазину: – С нетерпением жду продолжения нашего знакомства, корнет.

– Скатертью дорожка, – ответил Кармазин.

Шулепин вольготно раскинулся на обитом кожей сиденье, посмотрел на сидевших напротив девушек, враз присмиревших, улыбнулся им, откинул крышку сундучка, достал коробку конфет.

– Угощайтесь, барышни. Только что из Парижа.

Пятью минутами позже он отложил опустевшую коробку и участливым голосом сказал:

– Досталось вам. Хорошо, что офицер попался такой внимательный, позаботился.

– Николаша – душка! – воскликнула Зизи.

– На меня корнет Кармазин тоже произвел самое благоприятное впечатление. Как и штабс-ротмистр Соловьев и гвардии поручик Маркóв. Достойные офицеры и прекрасные молодые люди.

Так обозначив с самого начала круг своих интересов, Шулепин дальше только слушал, изредка вставляя наводящие вопросы. Как и все гулящие девки, Зизи, Лили и Мими были просто кладезем всяких сплетен и тонких наблюдений за характерами мужчин, бывших или потенциальных клиентов. Все это они с готовностью, перебивая друг дружку, стали вываливать милому и доброму «генералу», оценивая одновременно его предпочтения и прикидывая свои шансы. Все пожалели, что дорога до лагеря оказалась столь короткой.

Кармазин все же ошибся, Шулепин взял с собой девушек для дела, просто дело у него было другое, свое. «Какая гадость!» – сказал бы Кармазин. Так же, но уже без всяких оснований, он оценил бы последующие действия Шулепина, весьма неожиданные. Подкатив в сопровождении Маркóва к избе, которую занимал командующий авангардом князь Багратион, он прошел внутрь, передал через адъютанта некую бумагу и был немедленно принят. По прошествии десяти минут из избы опрометью выбежал адъютант, и вскоре по дороге в направлении уже известного нам перекрестка скакал отряд драгун. Еще через час в избу был призван фельдъегерь, которому вручили объемистый конверт с составленной Шулепиным пространной запиской и кипой каких-то документов. Фельдъегерю было приказано вручить этот конверт лично в руки главнокомандующему русской армии генералу от кавалерии Беннигсену. Он помчался все по той же дороге в сопровождении пяти казаков. С ними Кармазин с Соловьевым разминулись на въезде в лагерь. Шулепин же, против своих первоначальных планов, остался в ставке Багратиона.