– Ну-с, голубчик, рассказывайте.

– О чём рассказывать-то? – ответил густым басом паромщик в царство смерти. Перебить обладателя столь редкого звука совершенно невозможно. То ли мешает строение слухового аппарата, то ли особенности натуры подобных Шаляпиных.

– Ты мне кисти не крути. Докладывай, куда покойника отвёз?

– Известно куды? На кладбище. Куды ещё? – бухнул гробовщик, мгновенно принявший вид мрачного Харона, ждущего очередного клиента у своей лодки. В данном случае на мраморной плите с чёрными розами из нефрита.

– А с Александровского вокзала?

– Туды же, куды ещё покойников возют?

– На кладбище что-ли?

– Ага. Кого к богу, а кого в рай, этого и вовсе не понял, куды надо. Суетный попался. Недавна тожа такую вёз. Как закричит в самый неподходящий момент. Всё благообразно, чинно, оркестер играет, и вдруг поднимается дура старая из гроба и давай голосить. Тьфу ты, прости господи! Весь ритуал испортила, – водитель сокрушённо покачал головой в чёрном засаленном цилиндре из шёлка. Потом шумно высморкался за плиту, с пониманием относясь к чистоте в «Некрополе».

– На какое кладбище отвёз? – Порфирия начала злить обстоятельность гробовщика.

– А какая разница? Все тама будем. Покойнику абсолютно без разницы куды положат, лишь бы не к иноверцам. Тама да, там совсем бедно. У них же что, у них даже гроба приличного нет, так прямо в ковриках и хоронют, без камфорта. А у нас гроб качественный, дажа очень какой. С колокольчиком, ежли по ошибке отпоют. Так-то. Есть, например, и…

Порфирий с силой продавил тростью сапог водителя, чтобы остановить рекламу «Некрополя». На что тот сначала недовольно уставился на сыщика, потом бесцеремонно вырвал неприятный предмет и положил под себя.

– Это зачем так-то. Так не надо, – выговорил обидчику.

Городовые кинулись, чтобы вразумить грубияна, но были остановлены Порфирием, понимавшим, что в противном случае, крепкий мужчина, явно страдающий аутизмом (судя по реакции), и вовсе замкнётся в котёл.

– Так ты и мусульман возишь?

– Теперь получается, что да. Креста на нём не видел. Хаша в вязанной фуфайке был, под горло. Но креста не заметил. Басурманин, это точно. А кто у нас на Казань ездит: только инородцы. Тока этот захотел непременно в гробу ехать, с форсом значить. Его барышня морфий купила. Не могут благородные без химии похороны сделать, всё им с вывертом подавай.

– Так ты что на Казанский вокзал гроб отвёз?

– А куда же ещё? Кладбище и есть, ежли паровозы убрать. Прямо в багажный вагон. Вот квитанция. Барыня так торопилась, что оставила. А без неё гроб кто отдаст-то, без квитанции? – Водитель протянул мятый клочок бумаги с номером поезда.

Колонна, отчаянно сигналя, помчалась. Городовые приготовились вязать преступников. Москвичи с проклятиями жались к стенам, прыгали в подворотни. Над мостовой таяли длинные лоскуты пара из котлов «Руссо-Балт». Развернувшись на Коломенской, выскочили к платформе. Машинист, занятый управлением, не обратил внимания на отчаянные бой в сигнальный колокол. Издав долгий гудок, паровоз, провернув с усердием колёсами, потянул за собой послушные зелёные вагоны на восток, в Казанскую губернию.

Угольный дым, смешанный с клубами горячего пара, стал медленно оседать вдоль блестящих железнодорожный путей. Порфирий Францевич присел на чугунную скамейку, чтобы отдышаться. Открыл серебряный портсигар, подаренный благодарным ювелиром на День Святой Троицы и закурил папиросу «Дукатъ» от спички из коробки «Солнце». Сиреневая паутинка тлеющего табака потянулась вслед за перестуком колёс от уходящего в кадмий заката поезда.