Доктор Розенберг.

Такие случаи доводили меня до отчаяния, и недоставало немногого, чтобы я не покончил с собой. Лишь оно, искусство, оно меня удержало. Ах, мне казалось немыслимым покинуть мир раньше, чем я исполню всё то, к чему чувствовал себя предназначенным. И так я продолжал влачить эту жалкую жизнь – поистине жалкую для столь восприимчивого существа; ведь любая неожиданная перемена была способна превратить наилучшее расположение моего духа в наихудшее. Терпение – так отныне зовётся то, чем я должен руководствоваться. У меня оно есть. Надеюсь, что я смогу надолго утвердиться в моей решимости, пока Господу не будет угодно перерезать нить. Возможно, станет лучше, возможно, нет – я готов ко всему.

Прекрасная Дама.

Офелия, моя Офелия, как только я умру, попросите от моего имени доктора Розенберга, если он будет ещё жив, чтобы он описал мою болезнь, и приложите к истории моей болезни этот написанный мною лист, чтобы общество, хотя бы в той мере, в какой это возможно, примирилось со мною после моей смерти.

Доктор Розенберг.

Что значит – если доктор будет жив? Я каждое утро в фитнес-клубе. В подвалах Генерального штаба. Проплываю в бассейне 3 километра. Не пью водки, ни коньяка и не сплю с проститутками. Я помру после Второй мировой войны, если она когда-нибудь случится.

Пётр.

А если не случится, барин?

Доктор Розенберг.

Значит, никогда не умру. Животное. А ещё апостол. Пойди проспись.

Пётр.

Эх… Без креста.

Автор.

Итак, решено. С радостью спешу я навстречу смерти. Если она придёт раньше, чем мне представится случай полностью раскрыть свои способности в искусстве, то, несмотря на жестокость моей судьбы, приход её будет всё-таки преждевременным, и я предпочёл бы, чтобы она пришла позднее. Но и тогда я буду доволен: разве она не избавит меня от моих бесконечных страданий? Приходи, когда хочешь, я тебя встречу мужественно. Прощайте и не забудьте меня совсем после моей смерти, я заслужил это перед вами, так как при жизни часто думал о вас и о том, как сделать вас счастливыми; да будет так.

Иван.

В те дни люди будут искать смерти. Но не найдут её. Пожелают умереть, но смерть убежит от них.

Прекрасная Дама.

Ты думал, но не мог.

Автор.

Я покидаю тебя – и покидаю с печалью. Да, надежда, которую я возлелеял и принёс сюда с собой, надежда на хотя бы частичное исцеление – она вынуждена теперь покинуть меня. Как падают с деревьев увядшие листья, так и она для меня увяла. Я ухожу почти в таком же состоянии, в каком встретил тебя в Шахматове. Даже высокое мужество, вдохновлявшее меня в прекрасные летние дни, кануло в небытие. О Провидение, ниспошли мне хотя бы один день чистой радости! Ещё один день. Первый был, как я закончил «Двенадцать». Тогда я был гений. Одни сутки был гением. Потом перестал. Но был, был!

Прекрасная Дама.

Вот видите.

Пётр.

А я вот бывал счастлив при Сан Саныче, был. Особенно когда сирийская Библия… Надо выкупить её из бара. Но деньги кончились. Скоро выкуплю. Выкупим. Я у ребят займу. Займу, не откажут они Петрухе, мать их ети.

Бетховен – Афинские руины.

Звучит Увертюра и хор «Афинские руины» Людвига ван Бетховена (Beethoven, The Ruins of Athens, Op. 113 – Overture and Chorus).

Автор.

Вдали военный марш и крики. Что это за воинственные звуки?

Звучит марш из оперы Джузеппе Верди «Аида».

Другой.

Молодой Фортинбрас, с победой вернувшийся из Польши, воинственным салютом приветствует английских послов.

Автор.

О, я умираю, Горацио. Могучий яд торжествует над моим духом. Я не доживу, чтобы услышать известия из Англии. Я предсказываю, что выбор падёт на Фортинбраса. Умирая, я подаю свой голос за него. Бюллетень с моей синей подписью. И мокрой печатью комиссии. Скажи ему об этом, а также обо всех событиях, больших и малых, которые привели к такому концу. Дальше – тишина.