Варя обожала бабушку. Они жили душа в душу, хотя иногда, будучи в дурном расположении духа, когда получалась четверка по географии или плохо ложились волосы, Варя могла старушку оборать, та не оставалась в долгу, грозилась подать на размен, уехать к двоюродной сестре в Ереван или к племяннице в Оленегорск, но после они легко мирились, пили чай с мятными пряниками и разговаривали за жизнь. Рассказывать бабка обожала так же, как Варя слушать. И рассказы эти напоминали некую спираль, где на известные с детства сюжеты накручивались новые подробности соответственно Вариному возрасту и житейскому опыту, чуть-чуть внучку опережая, так что многие вещи прояснялись только время спустя. В этих байках много было несуразицы, истории противоречили одна другой, в них переплетались крестьянские и дворянские корни, поклонники путались с мужьями и друзьями семьи, но все они были людьми исключительно благородными. Варя любила распутывать старухины клубки, но поймать бабулю на лжи не могла – старуха так лихо все обставляла, что всякий раз оказывалась в героях, а Варя в дураках. Точно так же она охмуряла своих старомосковских подруг, которые приходили по воскресеньям на журфиксы, Варя играла на фортепиано и демонстрировала хорошие манеры. Бабушка повелевала, а Варя смиренно исполняла, так что бульварные старушки, воспитывавшие хамоватых московских внуков, качали головами и были похожи на детей, которых дурит фокусник-иллюзионист, распиливая женщин и выпуская из кармана голубей.

– А осенью, когда стали бомбить, мы поехали в деревню. И вот приходит ко мне однажды летчик. Вошел в избу, мы на задание как раз собирались. Вызвал меня в коридор и к стене прижал.

«Изнасиловал?» – Варя побоялась произнести это слово, но в глазах у нее застыл ужас.

– Да нет, не снасильничал, – неопределенно и как-то слишком уж простонародно ответила старуха, накручивая на палец волос, – так… Мне и не попало почти ничего, больше по ногам потекло. А он меня сразу же в сельсовет. Поднял среди ночи председателя, пистолетом замахал, заставил расписать нас.

– А ты?

Но бабка вдруг замолкла, и Варю, которая и без того не понимала половины подробностей, раздражало, что надо ее все время подталкивать.

– А что я? Знаешь, какие женщины бывают, только тронь – и готово. Вот и понесла.

Варя покраснела и с укором посмотрела на свою воспитательницу.

– А его через месяц убило.

– Ты его, наверное, очень любила? – с придыханием спросила Варя.

– Чего любить-то. Я его и не знала толком. Даже откуда он родом.

– Постой-постой, ты же говорила, что дедушка был консулом и у вас был необыкновенный медовый месяц?

– Консулом был Самуил Иегудович, мой следующий муж. Он умер от тропической лихорадки во время борьбы с космополитизмом. Ты не видела ложки?

– Какие еще ложки? – пробормотала Варя, и в животе у нее снова заурчало.

– Серебряные с позолотой, подарок Семена Андреевича. Ума не приложу, куда могли деться!

– Зачем мне твои ложки, бабушка?

Варя подошла к окну: вокзалы померкли во тьме. Город затих, никакие звуки не залетали в комнату, как если бы за окном разворачивались картины немого кино. Мотив с последней пластинки Поля Мориа звучал у нее в голове, и снова давешняя сладкая тоска накатила на девочку. Она подумала о поезде, ехавшем в ночи, и о пассажирке общего вагона, которая, сжав в кармане украденное серебро, смотрела в темное окно, а может быть, вышла в тамбур курить, где с ней заигрывал молодой солдат, отпущенный на десять дней из части за отличную службу. Варя никогда не ездила в поездах дальнего следования, но видела так отчетливо эту картину, словно в ней открылся дар даже не ясновидения, но перевоплощения, и это не невесть откуда взявшуюся в Вариной жизни и растревожившую душу дурнушку, но саму красавицу Варю качало в вагоне скорого поезда, а точнее, стала Варя той девочкой, превратилась в свою сестренку – авантюристку, врушку и воришку, детдомовку, незаконнорожденно разрушившую счастье Вариной мамы. Сыплется пепел на пол, солдатик раздухарился, рассказывает смешное и угощает пивом, которое они по очереди пьют из одной бутылки. Варя склонила аккуратную головку со стрижкой каре из салона красоты «Чародейка» на служивое плечо с жестким погоном и зажмурила глаза.