Безо всякого стеснения сестра стянула с головы свитер и футболку, под которой ничего не оказалось, и надела батник, обтянувший ее бочкообразное туловище.

– Маловат, – деликатно произнесла Варя, и в желудке у нее заурчало.

– Растянется, не наше барахло. Эх, мне бы еще шубку как у тебя.

– Шуба у меня только одна, – испугалась Варя.

– Ладно, ладно, я пошутила… Слушай, а у тебя деньги есть?

– Так, немного.

– Дай, а? А то неохота опять с этими проводницами… Я потом вышлю, честно. А теперь быстренько похаваем, перекурим, и мне пора.

Варя на еду смотреть не могла. А Мария опустошила наполовину холодильник и пропала. И было непонятно, была она или только Варе привиделась. Если бы не исчезнувший батник, некормленый кот, запах табака, тяжелая голова и грязная посуда на кухне, можно было б подумать, что никакой сестры у Вари и не было.

– Целовалась, не целовалась, – пробормотала она, подходя к окну. – Чушь какая-то. Как Карлсон, с крыши прилетела. Лучше бабуле ничего не говорить. Иди сюда, Пиночетик, буду тебя кормить.

Но бабушке рассказать пришлось, хотя, конечно, и не все. Старушка любила всякие житейские истории и, если бы Варя утаила такую важную, никогда бы ей этого не простила. Просто не поняла бы ее, поджала губы и стала говорить в нос. Стремительно трезвея, внучка навела на кухне порядок, затем, преодолев отвращение, съела чеснок и, когда в восьмом часу на пороге появилась изящно одетая старенькая женщина маленького роста, в пальто и шляпке с вуалью, старательно занимавшаяся Вариным воспитанием в связи с долговременным отсутствием ее мамы, девочка открыла было рот, чтобы поведать о внезапно объявившейся сестре, но бабушка не дала ей слова молвить.

– Варвара! Только что я встретила в молочном Евгению Львовну…

Евгения Львовна была самой чудовищной сплетницей на всем пешеходном пространстве от Яузского бульвара до Гоголевского, и можно было предположить, что она бабуле наговорила.

– Я ее не видела, – переходя в атаку, отрезала Варя.

– Зато она тебя видела и рассказала, что…

– Я водку пила на бульваре?

– Фу, Варя! Этого она не говорила. Но ты была в обществе… в обществе… – Бабушка защелкала пальцами. – Деточка, подруг надо выбирать из своего круга. Что о тебе подумают?

– А чем она ей не понравилась? Подумаешь, юбка у нее короткая.

– Дело не в длине юбки. Но она одевается не в тон. Что ты такое ела, не пойму.

– Бабушка, папа умер.

– Господи, помилуй. – Старуха перекрестилась. – Шалопай был, но добрый человек. А ты откуда знаешь?

– Сестра сказала.

– Гм… Сестра?

– Да, – с вызовом сказала Варя. – У меня есть сестра. Очень добрая и хорошая девочка.

– Матери-то, пожалуй, не надо про сестру писать. Расстроится, плакать там опять будет, – произнесла бабушка задумчиво.

– Не будет, – отозвалась Варя угрюмо. – Она вообще не знает, что такое плакать.

– Это ты, деточка, жизни не знаешь.

– А Мария сказала, что ей ее мама сказала, что папа говорил, что ему перед тобой стыдно было.

– Передо мной-то что? – Бабушка опустила голову, но видно было, что последние слова в Вариной тираде ее растрогали. – Конечно, если бы мама тогда не поехала в это свое Чили… Я ей говорила, убеждала.

– Не могла папу за измену простить?

– Вот еще какие глупости, – пробормотала бабушка. – Из-за такой ерунды разве люди расходятся? Нет, там другое было. И все равно с Евгенией Львовной надо здороваться. Ее муж был нашим торговым представителем в Индии. Это, конечно, не Персия, но тоже место недурное. Я тебе не рассказывала, какие у нас висели в Тегеране ковры?