– В чем бесстрашие?

– Представь, что вечером ты осознал вдруг, что уже два дня ничего не ел.

– Хорошо.

– Горожанин пугается, думает, что слабеет-болеет или вообще спид, нет нужных веществ в организме и еще что-нибудь. И кидается набивать желудок.

– Есть люди – специально голодают-очищаются.

– А если не специально, просто вдруг осознаешь, что чувства голода нет и пища тебе не нужна?

– Да, тут испугаешься за организм. И какова твоя цель?

– Слышал про солнцеедов?

– На Севере? На северах это вряд ли, как ты говоришь.

– Космическая энергия везде.

– Можешь меня научить?

– Могу.

– С чего начать?

– Начни регулярно думать об этом. И обязательно действуй в этом направлении.

Свободен ли зверь? Их часто используют как символ свободы. Несущийся конь, парящий орел, одинокий волк, резвящийся медвежонок, рыба в океане… Наверное, в моменты, когда зверь резвится-несется или птица парит, у них ощущение, сходное с полной свободой. Но что определяет их жизнь?

Отсутствие размышлений о свободе? Это с нашей точки зрения. А они живут просто – поглощенные насущными потребностями. Мы даже этому завидуем иногда. Они кажутся себе свободными? Прирученное от рождения животное не хочет в лес, даже боится. И не страдает, и кажется себе свободным? Но мы-то можем видеть, что такой зверь живет неестественно. А сам зверь – нет. Может, так же и мы на своем уровне? Но в отличие от зверя мы можем иногда наблюдать за собой и своей жизнью и поразмышлять об этом.

– Свобода – то, что мы придумали?

– Свободен ли влюбленный?

– Кажется, нет. Он привязан к своей любви.

– А человек без любви?

– Кажется, свободнее.

– А у кого больше энергии?

– Почему?

– Любовь склеивает все, без нее Вселенная начнет разваливаться.

– То есть человек вообще без любви…

– Правильно, ненужный элемент.

– Вселенная его утилизирует?

– Задающий вопрос…

– Но как же монахи-отшельники, путешественники, лесники там, вообще без женщин?

– Некоторые все равно влюблены в женщин или очарованы природой, а продвинутые религиозные – во Вселенную и все, чем она представлена.

Ночь. Сижу, смотрю на костер. Прохладно, ветерок: вязаные шапочка и перчатки, капюшон. Костер греет только спереди. Чтобы спине не было холодно, надеваю пустой длинный рюкзак с разгрузочными полосами и смягчающей подкладкой. Так, положив несколько веток в рюкзак, даже можно опереться спиной о холодную скалу. Под задницей у меня теплый, нагретый у костра плоский камень, который я периодически меняю на другой такой же: пока один отдает тепло, другой нагревается.

Из-за холода и ветерка комаров нет, и я устроился встречать рассвет довольно уютно. С часу до трех – самое темное время. Редкие звезды между угадываемыми в темном небе облаками, пламя костра, и темнота кругом. Только шум обрушивающихся на невидимый берег волн, рокот катаемых волной камней и потрескивание дров. Иногда – попискивание дров, когда пар из разбухшего от дождя нагретого полена начинает выходить в какую-нибудь щель.

В полчетвертого уже видны и силуэт ближней сопки, и белесые гребешки набегающих волн. Минут через двадцать «вдруг» замечаешь на фоне неба и силуэты больших деревьев на обрезе сопки, и полосу поднявшейся крутой волны. Все, темнота отступает.

Проснувшийся Шаман молча усаживается рядом. В плотном темно-зеленом брезентовом дождевике с капюшоном он похож в рассветных сумерках на темную неподвижную пирамиду. Сейчас говорить не нужно, и мы молча сидим несколько часов в потоке рассветной тишины.

Когда луч приподнявшегося из-за южной сопки краешка солнца осветил, наконец, вершинку зеленой брезентовой «пирамиды», вспененные волны уже переливаются сине-зеленным цветом, качая и выкидывая на камни принесенные вчерашним штормом бревна и коряги. Очарование рассвета проходит, и я начинаю разговор.