Но эта девочка с хвостиком совсем не похожа на воровку или похитительницу детей. Какое странное чувство: я ее совсем не знаю, а все равно не стесняюсь рядом с ней. Такое чувство, будто что я ни скажу, она не будет смеяться, или крутить пальцем у виска, или говорить, что я какая-то странная.

– Да, конечно, спускайся, только осторожно. Сейчас, постой…

Я сняла куртку, свернула ее и положила под стену:

– Так будет мягче. Или хочешь, я тебя поймаю.

– Не надо, а то собью! Куртки хватит. Смотри!

И она прыгнула точно и изящно прямо на куртку: приземлилась, согнув колени, потом выпрямилась и раскинула руки в стороны, совсем как гимнастка.

– Моя очередь аплодировать, – сказала я и захлопала.

– Надеюсь, не сильно испачкала твою куртку, – и она подняла куртку с земли, отряхивая ее.

– Это не моя. Это Джона.

– Кто это?

– Смотрит за садом в основном, – я смутилась.

– Ну да. Стал бы Дэнни Килман сам там работать.

– А ты… тебе он очень нравится, да? Ты была вчера на премьере фильма.

Она помолчала.

– Все… очень сложно, – сказала она как взрослая, хотя явно смутилась.

– Понятно. А я вчера чуть не влюбилась в Дейви из «Милки Стар». Он такой хорошенький!

– Да, мне он тоже страшно понравился. Он с нами вчера даже пообщался.

– Да ты что?!

– Честное слово.

Она посмотрела на деревья возле дома:

– У тебя самый большой сад на всем белом свете, Солнце!

– Откуда ты знаешь мое имя? – спросила я, покраснев.

Она засмеялась:

– Ну ты даешь, твои фотографии есть во всех журналах о звездах!

– Я их терпеть не могу. Ну, то есть да, там мои мама и папа, и это понятно, они же знамениты на весь мир, но мне там делать нечего.

– Ты ведь тоже звезда! Я тебя совсем не понимаю. Ты всегда прекрасно получаешься. У тебя такая красивая одежда. Мне ужасно нравятся твои красные туфли и еще коротенькая черная кожаная курточка. Тебе так повезло!

Кажется, она ни капли не дразнится. Черная куртка мне уже маловата и жмет в подмышках. А эта девочка высокая, как я, но гораздо тоньше. Наверное, ей эта куртка будет в самый раз. Может, отдать? А вдруг она сочтет это за грубость и решит, что я веду себя надменно? А вдруг она обидится?

– Хотела бы такую же куртку? – осторожно спросила я.

– Что за глупые вопросы! – вскликнула она, при этом широко улыбнувшись.

– Ну тогда…

Но она меня перебила, и я тут же забыла о куртке.

– Я просто обожаю твою фотку, где ты совсем еще маленькая и играешь с отцом на пляже. Помнишь?

Я покачала головой.

– А ту, где ты играешь с кукольным домиком, когда Конфетка только-только родилась? Ее ты помнишь?

– Да.

– У тебя такой красивый домик, бело-розовый. Ты его уже Конфетке отдала?

Я промолчала.

– Нет, у нее своих игрушек полно.

– Он до сих пор у тебя в комнате?

– Да, в шкафу.

– Ох, какой же у тебя тогда огромный шкаф! Ты, наверное, иногда забираешься туда, когда никого нет дома, и играешь там, да? Я бы точно так делала.

Я кивнула, потому что она точно не будет надо мной смеяться. Я хочу позвать ее к себе, в свою комнату, показать ей Город-Гардероб. Уверена, ей понравится. Я бы познакомила ее с миссис Пушихой и всеми ее друзьями, мы бы вместе навели порядок в кукольном домике, потом пошли бы в торговый центр, заглянули бы на ферму, мы вместе, мы с моей подругой…

– Как тебя зовут? – спросила я.

Она помолчала, закусив нижнюю губу.

– Только не смейся, – ответила она.

– И не подумаю. Ты же не смеешься надо мной. А Солнце – ужасно дурацкое имя.

– Меня зовут Доля. Доля Уильямс.

– Очень… очень красивое имя. – Сначала я не поняла, а потом уточнила: – В одной из песен папа поет про сладкую долю.