Теперь – самое главное.

Навыками чревовещателя Хагену приходилось пользоваться не так уж часто, но его дядя и наставник в свое время потратил немало усилий, чтобы ленивый ученик развил и этот талант наряду с остальными. Что ж, не зря.

– Я н-не… не буду с тобой состязаться… – говорит Хаген, не шевеля губами, и никто из стоящих рядом не замечает обмана.

Умберто сидит, уронив голову на руки и пряча лицо в ладонях.

…потому что кто угодно взбесится, если ему приставить нож к ребрам и украсть голос, да ещё и рассказать такую сногсшибательную историю о несуществующей любви. Под конец, правда, Умберто ему очень удачно подыграл, тем самым введя в заблуждение не только моряков в таверне, но и самого Хагена: он напрочь позабыл о том, что произошедшее серьезно подмочило репутацию помощника капитана Крейна…

Одно хорошо – кинжал Умберто сейчас был за поясом у пересмешника.

– Прости! – Хаген снова отскочил, что не составило особого труда – ноги и руки слушались Умберто лишь от случая к случаю. – У меня не было другого выхода! Ты сам слышал, кто такой этот верзила – с ним не нужно было вообще связываться…

– Заткнись, урод! – прошипел моряк. – Как ты смел лезть мне в душу? Кто тебе дал право читать мои мысли?! Мои чувства к ней тебя не касаются! Да чтоб тебя Шторм прибрал!!

Словно наяву перед Хагеном возникло лицо Эсме, и он обомлел от неожиданной догадки. «Заступница! Я и впрямь натворил кракен знает что!»

– Я не… – Пересмешник осекся. «Не знал, не сообразил, не подумал» – всё это звучало сейчас неуместно и глупо. Сам того не понимая, он рассказал морякам в таверне чистую правду, и этим, возможно, оказал услугу капитану и помощнику, которые никак не решались объясниться друг с другом.

Медвежью услугу, естественно…

– Прости меня, – сказал Хаген, с трудом выдерживая взгляд Умберто, полный яда и ненависти. Судя по всему, он только что нажил себе врага. – Я не умею читать мысли, я просто… догадался. Это вышло случайно!

– Случайно! – повторил молодой моряк с издевкой. – Да с какого неба ты свалился на мою голову?!

– Если уж ты так заговорил, – ровным голосом произнес магус, которому эта перепалка нравилась всё меньше и меньше, – то не на твою голову, а на капитанскую…

– Плевать! – перебил Умберто… и прибавил то самое слово.

От неожиданности Хаген на миг застыл, а потом вдруг почувствовал себя мальчишкой-драчуном, готовым слепо броситься на обидчика, не думая о последствиях. Так случалось не раз: бросался, был нещадно бит, а потом уползал куда-нибудь в темный угол – зализывать раны и сбивчиво шептать угрозы шутнице-судьбе, отпустившей ему такой нелегкий жребий. Пересмешнику нравилось считать, что он давно перерос детские обиды – ещё бы, ведь у него оказалось столько товарищей по несчастью! – но прозвучало всего одно слово, и жгучее ощущение несправедливости вернулось.

Умберто взвыл от боли, когда Хаген перехватил его кисть и заломил руку за спину. Это было самое большее, что магус мог себе позволить, хоть удержаться на грани оказалось непросто: хотелось нажать чуть сильнее, чтобы плечо выскочило из сустава, чтобы лопнули жилы – а потом бросить этого молокососа здесь, на холодной мостовой, и уйти куда глаза глядят.

Пересмешник и сам не знал, что его остановило.

– Отпусти… – послышался слабый голос, в котором не было и тени угрозы. Хаген глубоко вздохнул, закрыл глаза.

– На первый раз я тебя прощаю, – сказал он негромко. – Будем считать, мне послышалось. Понимаю, тебе сейчас нелегко, но напиваться в такой дыре, да ещё и в такой компании…