В наушниках зашипели помехи.

– Ладно. Я бы посоветовала выслать мелкого робота.

– Нету их тут. Я пойду сам.

– Еще раз?

– Белла, мы потеряли всех мелких роботов!

Перри перевел дух – он не привык ходить на гекофлексе и запыхался.

– Они все были в мастерской. Толкачи их всех снесли к чертям.

– Да уж, беда не приходит одна.

– Тут все неприятно напоминает ситуационную яму, – согласился Перри.

– Ситуационную яму? Давненько я не слышала этого термина, – пробормотала Белла.

Она знала, что словами «ситуационная яма» дайверы обозначают такое течение событий, когда ситуация медленно ухудшается. Каждый шаг, сам по себе малозначительный, ухудшает шансы попавшегося в ситуационную яму. Наверху предостаточно возможностей исправить положение и спастись, но чем ниже, тем их меньше. Причем проблемы множатся в геометрической прогрессии.

– Ты же знаешь, как говорят: Бог троицу любит.

– Про такие случаи говорят еще кое-что, – отозвалась Белла. – Когда пахнет чем-то таким, мы говорим, что это серьезный Боря Петерс.

– Боря Петерс?

– Друг мой, это значит «большой песец».

– А-а, – выговорил Перри и мрачно рассмеялся. – В ситуационной яме ваш Боря Петерс частый гость.

– Наверное, – поддакнула Белла, невольно вздрогнув.

– Желательно обойтись без него.

Луч его фонаря коснулся расплывчатых контуров двадцатью метрами ниже. Перри вызвал чертеж, наложил сетку на видимую картинку. Тонкие красные линии легли идеально, обозначив баки и лонжерон. На защищающем реактор щите располагалось сложное оборудование с разветвленными коммуникациями. Соотнести чертеж с тем, что высвечивал фонарь, можно было с большим трудом.

Перри подошел ближе, пыхтя на каждом шагу – ходьба давалась трудно. Над царапиной в корпусе, нанесенной обломком, поверхность бака осталась гладкой. Перри подумал, что лучше рискнуть и пролететь немного, чем снова мучиться на гекофлексе. Надо будет попотеть в спортзале и подготовить тело к подобным вещам.

– Как там вид? – спросила Белла.

– Не ахти. Внизу сущий Брайль.

Перри перебрал несколько комбинаций, подсвечивая ручным и налобным фонарями, фильтруя изображение, пока оно не улучшилось, хоть и ненамного.

– Там внизу есть кое-что. А точнее, до чертиков всего.

– Дружище, говори со мной!

Тот пробрался ниже, повел лучом и присвистнул.

– Неудивительно, что камера отказала: тут набилось с десяток тонн дерьма. Застряло между баками.

– И что за дерьмо?

– Плотно сплющенное барахло сверху.

Подойдя ближе, он смог узнать кое-что. Смятые, с рваными краями пластины – куски внешнего корпуса мастерских. Фрагменты красного металла – наверное, оторвались от толкачей. Перекрученное, ярко-желтое – останки нескольких роботов, сдавленных, будто крабы в ведре.

– Чертова мешанина! Ты это видишь?

– У меня очень размытое видео с твоей камеры, – ответила Белла. – Но я уже вижу, что хорошего там не много.

– Кому-то придется расчищать все это.

– Проще сказать, чем сделать. Но ты прав. Нельзя рисковать, оставляя его тут. Малейший толчок, чуть сдвинется корпус – и прощай баки.

Перри осмотрел кучу хлама. Похоже, тут работа для ребят в скафандрах, а не для роботов. Хорошо хоть в невесомости – не нужно таскать обломки. Когда вытянешь кусок из кучи, можно просто отпустить его – пусть уплывает себе. А когда все расчистится, надо будет обработать каждую поверхность камнепеной.

Да, камнепена. Вот уж с ней-то забава!

– Ты еще там? – спросила Белла.

– Да. Все думаю, отчего же я решил, что космос – лучшее место для карьеры.

– У всех нас бывают критические дни.

– Со мной оно уже – критическое десятилетие.