К счастью, Турфиану не пришло в голову покопаться в этих обстоятельствах, так что в итоге Трасс смог обезвредить очередную атаку на Трауна, ни разу при этом не покривив душой.

Опять же, умение балансировать на этой тонкой грани пришло вместе с опытом политических интриг.

Трасс нахмурился от внезапно осенившей его мысли. Турфиан являл собой образчик того, как личная неприязнь может затмить даже приверженность интересам семьи. Но разве противоположная крайность не вела к тому же? Неужели дружеское отношение Трасса к Трауну точно так же затмевает его преданность семье?

Он тихо хмыкнул: ну конечно же, нет. В конце концов дружба и родство были основой любой семьи. Без этих уз вся сложная система распадется на множество одиночек, борющихся друг с другом ради личной наживы. Если на то пошло, не об этом ли чуть ли не прямым текстом сказал ему патриарх Тоораки, когда поручил оградить Трауна от предложения перейти в семью Стайбла?

Тем более что преданность Трауну как раз и означала преданность семье. Молодого родственника впереди ждали великие свершения, будущее, в котором семья Митт возвысится до небывалых высот. Патриарх явно так считал, а уж если такой провидец, как Тоораки, увидел потенциал Трауна, то кто такой Трасс, чтобы идти поперек его воли?

К слову, о свершениях…

Трасс посмотрел на хронометр. Если инструктаж офицеров «Паралы» шел по расписанию, Траун должен был закончить давать показания полчаса назад. Если молодой офицер еще не улетел, можно по-дружески пригласить его на обед, пока им обоим не пришлось возвращаться к службе.

Составив мысленный список заведений неподалеку от штаба Сил обороны, Трасс вытащил коммуникатор.

За одиннадцать часов до прибытия на Рапакк, сидя в салоне их общей каюты, Талиас услышала хныканье из спальни Че’ри.

Нахмурившись, она отложила квестис и подошла к двери. Че’ри всегда спала беспокойно, то и дело выдавая странные звуки или неразборчивые слова в фазе сновидений. Талиас два месяца подскакивала на каждый такой звук, пока ее мозг не признал их безобидными и не стоящими того, чтобы просыпаться.

Но звук звуку рознь, а испуганный плач уж точно был чем-то непривычным.

– Че’ри? – тихо позвала Талиас сквозь закрытый люк. – Ты чего?

Плач резко затих.

– Че’ри? – снова позвала Талиас. Ей пришло в голову, что ее голос разбудил девочку. Но в таком случае почему она не отвечает? – Че’ри?

Как и прежде, ответа не последовало, но чуть погодя снова раздалось хныканье.

Талиас всегда старалась уважать личное пространство подопечной, тем более та уже приближалась к подростковому возрасту. Но всему есть предел.

– Че’ри, я вхожу, – объявила Талиас, отпирая замок.

Она ожидала увидеть, как девочка мечется по постели будто бы в лихорадке, наматывая на себя простыни с одеялом или вовсе сбросив их с койки. Но вместо того Че’ри неподвижно лежала на спине с зажмуренными глазами и искаженным гримасой лицом.

– Че’ри? – позвала Талиас, подбегая к подопечной. – Че’ри!

Девочка резко открыла глаза – так широко, что стал виден наполнивший их ужас.

– Талиас? – выдохнула она.

– Я здесь, Че’ри, – сказала Талиас, усевшись на край койки и взяв девочку за руку. – Что с тобой?

– Я… не знаю, – ответила та. Ужас в глазах постепенно рассеивался. – Талиас, я видела, что там. Видела все-все: они умерли, все разрушено… Видела.

– Это всего лишь сон, Че’ри, – начала успокаивать ее Талиас. – Кошмар приснился, бывает.

Че’ри опять зажмурилась.

– Нет, это был не сон. Это там… на Восходе.

– На Восходе? – эхом повторила Талиас, сдвинув брови. – На той планете?