К тому моменту сотни тысяч детей пережили то же самое. Люди не связывали одно происшествие с другим, или просто умели хорошо заметать следы. Всё оставалось в секрете, даже когда девочки начали умирать одна за другой. Когда правда всплыла, начальная школа запретила учителям обсуждать «вирус матки». Первой из их класса умерла девушка. Это произошло после смерти женщины, которая первой заболела.

Вскоре болезнь получила новое название – вирус матки. Сначала она затронула одну женщину, но потом распространилась на всех девочек. Это произошло пятнадцатого сентября. Через месяц после первой волны смертей центр контроля и предотвращения болезней выпустил листовку с симптомами, чтобы помочь родителям распознать угрозу. Погребённые или сожжённые, они стали мучительными воспоминаниями для тех, кто их любил. Они ушли навсегда.

Эти листовки с симптомами раздали по всем домам, а учителя аккуратно сложили их. Их текст зачитывали по телевидению сотни раз, сопровождая видеорядом с лицами умерших девочек.

Никто не задумывался о тех, кто ещё жив, и о пустоте, которая останется после их ухода. Люди боялись их, тех, кто не умер. Год казался вечностью, когда дни сливались в один, а мир ограничивался забором с колючей проволокой и ветхими строениями длиной в две мили. Кирпичное здание протянулось через всю западную часть лагеря. Разговоры были запрещены, но существовали другие способы общения. Единственное время, когда девочкам разрешали говорить, наступало перед выключением света. Остальное время царила тишина.

Живя бок о бок месяцами, девочки научились общаться тайным языком: усмешками и быстрыми взглядами. Лагерь «Дедал» был скорее изолятором. Внутри здания было одно большое помещение с балконом по периметру. Строители решили, что четырёх окон на западной и восточной стенах будет достаточно для освещения. Зимой здесь было холодно, летом отключали вентиляцию, а окна не защищали от погодных условий. Руководство лагеря старалось всё упростить. На пыльном бетонном полу стояли ровные ряды столов. Над девочками дежурили десять солдат с чёрными винтовками, ещё десять патрулировали зал. Их взгляды казалось, буравили со всех сторон. Наказанием за разговор без разрешения был день изоляции. Преступницу пристёгивали наручниками к воротам, и температура не имела значения.

Девочки сидели в сугробе, их лица были синими от холода. Никто не дал им даже одеяла, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Обгоревшие на солнце, покрытые грязью, они отмахивались от мух свободной рукой. Неудивительно, что за ответ солдату или лагерному инспектору их наказывали тем же, но без еды, а иногда и без воды. Им не доверяли ничего важного, сроки ставили очень свободные. Все эти занятия имели две цели: поддерживать иллюзию деятельности и «убивать мозг».

Их выводили из корпусов и давали простую, не утомительную работу, но никто не хотел сюда попасть. Особенно когда появлялись провокаторы. В лагере «Дедал» девочкам не разрешалось прикасаться друг к другу или солдатам, но это не означало, что солдаты не могли трогать их. Им запрещалось смотреть солдатам в глаза. Наказание за грубый ответ казалось невыносимым.

Когда на дворе стоял декабрь, температура в лагере не превышала четырёх градусов тепла. Солдаты давно выработали свою тактику, но иногда вопросы задавались мягко и тактично. Фальшивая симпатия была неприятной, как запах изо рта. Воздух всегда был напряжённым.

Возможно, кто-то попытался выйти за границу лагеря или запустил камнем в голову солдата специального подразделения. Это было гораздо хуже. Громкоговорители издали два тревожных сигнала: один длинный, другой короткий. Звук, распространяемый ретрансляторами, нельзя было назвать обычным белым шумом. Он напоминал сверхзвуковой писк, который иногда можно услышать в полной тишине или при вслушивании в монотонное гудение компьютера.