Ян Павел об этом не думал. Но теперь, когда Графф об этом сказал…

– Нас у родителей девять детей, – объяснил мальчик. – Маме очень трудно учить нас всех сразу.

– Что, если Флот сумеет убедить правительство Польши…

– В Польше нет правительства, – заявил Ян Павел и улыбнулся отцу, который в ответ тоже расплылся в улыбке.

– Нынешние власти Польши, – охотно поправился Графф. – Что, если мы сумеем убедить их снять санкции с твоих братьев и сестер?

Ян Павел попытался представить, как бы было, если бы все они могли ходить в школу. Маме точно стало бы легче. Не так уж и плохо.

Он посмотрел на отца.

Отец моргнул. Ян Павел понял, что означает выражение его лица – отец пытался скрыть разочарование. Что-то пошло не так.

Ну конечно же – наказание распространялось и на отца. Анджей как-то раз объяснял, что отцу не разрешают заниматься его настоящей работой – преподавать в университете. Вместо этого отец вынужден целый день трудиться клерком, сидя за компьютером, а по ночам заниматься нелегальной работой для католического подполья. Если они могли освободить от наказания детей, то почему заодно и не родителей?

– Почему нельзя поменять все эти дурацкие правила? – спросил Ян Павел.

Графф посмотрел на капитана Рудольф, затем на родителей мальчика.

– Даже если бы мы могли, – ответил он, – нужно ли это делать?

Мама слегка погладила Яна Павла по спине.

– Ян Павел желает всем добра, но, разумеется, согласиться мы не можем. Даже ради образования других наших детей.

Ян Павел тут же разозлился. Что значит – «разумеется»? Если бы родители потрудились ему все объяснить, он не совершал бы дурацких ошибок – но нет, даже после того, как пришли люди с Флота, чтобы доказать, что Ян Павел вовсе не глупый малыш, они продолжали относиться к нему как к несмышленышу.

Но он ничем не выдал своей злости. От отца в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось, а мама начинала волноваться и хуже соображать.

И потому в ответ он лишь с невинным видом широко раскрыл глаза:

– Почему?

– Поймешь, когда станешь постарше, – сказала мама.

«А когда ты хоть что-то поймешь насчет меня? – хотелось ему крикнуть. – Даже после того, как тебе стало ясно, что я умею читать, ты до сих пор думаешь, будто я ничего не знаю!»

Но с другой стороны, он, видимо, и в самом деле пока не знал всего – иначе понял бы то, что казалось очевидным взрослым.

Если ему не хотят ничего говорить родители – может, скажет капитан?

Ян Павел выжидающе посмотрел на Граффа.

И тот все ему объяснил.

– Все друзья твоих родителей – неподчинившиеся католики. Если твои братья и сестры вдруг пойдут в школу, если твой отец вдруг вернется в университет – что они подумают?

Значит, дело было в соседях? Ян Павел с трудом мог поверить, что родители готовы пожертвовать собственными детьми и даже собой, лишь бы соседи не стали их презирать.

– Мы можем переехать, – сказал Ян Павел.

– Куда? – спросил отец. – Есть неподчинившиеся вроде нас, и есть те, кто отрекся от своей веры. Других вариантов нет. И я предпочту жить, как мы живем сейчас, чем пересечь эту черту. Речь вовсе не о соседях, Ян Павел. Речь о наших убеждениях. О нашей вере.

Ян Павел понял, что ничего не выйдет. Он думал, что идею насчет Боевой школы можно обратить на пользу семье. Ради этого он готов был отправиться в космос и не возвращаться много лет – лишь бы помочь родным.

– Ты все равно можешь полететь, – сказал Графф. – Даже если твоя семья не хочет освободиться от санкций.

И тут отец взорвался. Хотя он и не кричал, но в голосе его чувствовались горячность и напор: