Памятник получился большим, в полтора человеческих роста, но она получилась как живая и во всех деталях. В форме и накинутом на плечи медицинском халате. На постаменте оставил две надписи на русском и едином: «Светлана Губина» и изобразил схематичный православный крест.

Когда вернулся к реальности, над головой в небе Единства снова сгущались лиловые сумерки, ветер усиливался, принося с собой жар из-за реки.

Я поднял взгляд на небо и тихо произнёс:

– Мне нужен был повод считать Единство своим домом. И он есть. Чужаком я пришёл в иной мир, но теперь он мой – земля, которая полита кровью и упокоила близких и сослуживцев больше не может быть чужбиной. Здесь лежат мои близкие и товарищи, а значит, быть новой родине здесь.

Казалось, никто даже не смел дышать в этот миг. Ами, вся строгая, напряжённая и молчаливая, вдруг всхлипнула и разрыдалась на широкой груди Соболя. В Чоре я видел тревогу и понимание: словно он знал, что я не успокоюсь на простом оплакивании. Чуть поодаль Соболь неуклюже и растерянно поглаживал Ам’Нир’Юн по спине. На его лице застыло выражение растерянности, словно он не знал что делать с плачущей женщиной.

– Уходим, – выдохнул я.

На следующий день «Золотой Дрейк» ушёл в Аркадон.

* * * * * *

Я не успел даже сообразить, что произошло, когда ощутил внезапный толчок – такой силы, будто меня впечатали в мостовую гигантской кувалдой. Первой мыслью было, что в меня въехал паромобиль: острая боль в боку словно намекала на это. Но тут же я ощутил вкус собственной крови и краем глаза уловил движение чужой ноги – тяжёлый башмак опустился мне на челюсть с таким остервенением, что любая машина позавидовала бы такой мощи.

Следующий удар прилетел куда-то в район печени. Я подсчитал, что бьёт меня человек семь, не меньше. Возможно, они ожидали моментального результата, ведь я катался по булыжникам, скрючившись, и невольно напоминал избитую куклу. Но эти громилы, видимо, не осознавали, на кого нарвались. Когда я почувствовал, что ситуация грозит стать совсем безрадостной, я собрал самообладание и в один хлёсткий рывок сломал голени ближайшим двоим. Хруст костей прозвучал угрожающе, однако мои оппоненты почему-то не заорали от боли. Они лишь сдавленно зашипели, как чайники под крышкой. Я успел заметить страх в их глазах: эти уличные отморозки не хотели привлекать к себе лишнего внимания, иначе бы их вопли могли привлечь нежелательное внимание полицейской службы. А в этом городе за такое можно было запросто попасть на каторгу.

Я взвыл внутренне, поднатужился и улучив момент, тут же вскочил на ноги, спотыкаясь от головокружения. Если бы это произошло три недели назад, если бы я не провалился в беспробудный загул на все эти восемнадцать дней, я бы, наверное, раскидал эту компанию, даже не вспотев. Но теперь же, после непрерывных возлияний, мой организм превратился в жалкую мешанину слабости, дрожи и тошнотного похмелья. Колени подгибались, голова шла кругом – но у меня оставалась небольшая фора: повышенные Атрибуты и Навыки, боевой опыт, вся прежняя выучка никуда не делись. А значит, шансы мои совсем не так плохи, даже если моя реакция сильно пострадала.

Первым же движением я выбросил руку вперёд и переломал кости запястья самому здоровому – двухметровому детине в коричневом кожаном тряпье, скорее напоминавшем плохо выделанную бычью шкуру. Он взревел, словно раненый медведь, схватился за запястье и рухнул на колени. Я ногой отпихнул его в сторону, чтобы не мешался под ногами, – добивать не стал: во-первых, уже сил на всех может и не хватить, а во-вторых, мне нужно было разгрузить собственное пространство для манёвра. Но детина оказался не последним: уцелевшие плотной стеной двинулись ко мне, и в их руках показались обломки труб и ещё какие-то железяки.